Рисунок 1. Макарьевский монастырь - вид с приближающегося к нему теплохода или метеора.

Рисунок 2. То же, вблизи.

Рисунок 3. Пристань Макарьева с пришвартованным метеором. Он будет стоят здесь около 3-х часов, за которые и предстоит осмотреть монастырь.

Рисунок 4. Храм Жен Мироносиц в Нижнем Новгороде. Состояние в августе 2004 года.

Рисунок 5. Оленья гора.

Рисунок 6. Оленья гора, фото с другого ракурса, взятое нами с информационного портала города Лыскова.

Рисунок 7. То же, рисунок взят оттуда же.

Рисунок 8. Схема крепости в Лысково. По И. Кирьянову (см. список литературы).

Рисунок 9. Реконструкция восточной проезжей башни крепости Лыскова, по И. Кирьянову.

Рисунок 10. Восточные ворота крепости по состоянию на 1960-е годы. По И. Кирьянову.

Рисунок 11. Западная сторона Оленьей горы с валами и рвами в 1960-е годы. По И. Кирьянову.

Рисунок 12. Южная сторона валов и рвов крепости на Оленьей горе в 1960-е годы. По И. Кирьянову.

Рисунок 13. Лысково с Волги.

Рисунок 14. То же, фотография с информационного портала города Лыскова.

Рисунок 15. Лысково, Спасо Преображенский собор, 1711. Фото с информационного портала города Лыскова.

Рисунок 16. То же, фото оттуда же.

Рисунок 17. Лысково с воздуха зимой. Вдали - Оленья гора, в центре - здание администрации, все прочее, как видим, деревянное и одноэтажное. Фото взято из Интернета.

Рисунок 18. Ситуация на пляже возле стен Макарьева монастыря ( в том месте, где нет бетонной набережной).

Рисунок 19. Кованые ворота Троицкого собора. Фото из книги Н. Филатова (см. список литературы).

Рисунок 20. Макарьевский монастырь в 1640 году. Реконструкция Н. Филатова, рисунок взят из его книги.

Рисунок 21. Макарьевский монастырь на иконе Симона Ушакова в процессе строительства (1661). Видно два каменных храма, Святые ворота в камне, которые потом придется переделывать, и квадратная башня с идущим от нее "вверх" пряслом каменной стены. Она впоследствии перестанет быть угловой, а прясло придется сломать. Остальные стены пока в дереве. Рисунок взят из книги Н. Филатова.

Рисунок 22. Вид на монастырь и левый берег Волги с птичьего полета. Видно, что низинный берег пресыщен водой. Фото с информационного портала города Лыскова.

Рисунок 23. План "города Макарьева" (не воплощенный) 1781 года. Виден монастырь, стены (земляные) города (которых, кажется, так и не стали строить), и неудачно выбранное (у воды) место для ярмарки. Рисунок из книги Н. Филатова.

Рисунок 24. План 1782 года, также оставшийся в своих главных чертах не воплощенным. Рисунок из книги Н. Филатова.

Рисунок 25. Собор Казанской Богоматери "города Макарьева".

Рисунок 26. Тишина и патриархальный быт ныне деревни, а некогда города. примерно на месте этих заборов находились несохранившиеся павильоны ярмарки после реконструкции.

Рисунок 27. Павильон (каменный) ярмарки после реконструкции. Как видите, эта "античная" громадина и в самом деле могла превосходить Гостиный двор в Санкт Петербурге.

Рисунок 28. Деталь щита и шлем русского воина 17-го века. Производство - Иран, место перепродажи - скорее всего, Макарьевская ярмарка. Экспозиция краеведческого музея в Балахне.

Рисунок 29. Троицкий собор.

Рисунок 30. Апсиды Троицкого собора.

Рисунок 31. Св. Христофор. Фреска Троицкого собора. Фото взято с этого сайта.

Рисунок 32. Ангел Благое Молчание. Фото взято также с этого сайта.

Рисунок 33. Троицкий собор и ротонда.

Рисунок 34. Макарьевская церковь, соединенная с Троицким собором небольшой колоннадой.

Рисунок 35. Успенская церковь и монастырская трапезная. Вид с юга.

Рисунок 36. То же, вид с севера.

Рисунок 37. Колокольня при монастырской трапезной.

Рисунок 38. Юго-западный корпус.

Рисунок 39. То же, с другого ракурса.

Рисунок 40. Южная башня юго-западного корпуса.

Рисунок 41. Центральная башня этого же сооружения.

Рисунок 42. Юго-восточный корпус, или покои архимандрита.

Рисунок 43. Они же, торец, примыкающий к стене.

Рисунок 44. Святые ворота и храм Михаила Архангела. Вид с внешней стороны монастырской стены.

Рисунок 45. То же, вид с внутренней стороны.

Рисунок 46. Крыльцо, ведущее в храм Михаила Архангела.

Рисунок 47. Фрески, видимые при проходе через Святые ворота.

Рисунок 48. То же.

Рисунок 49. Прясло стены от Святых ворот на запад.

Рисунок 50. То же, изнутри.

Рисунок 51. Башня с храмом Григория Пельмешского (видна на предыдущем снимке).

Рисунок 52. Угловая юго-западная башня. Прямо от нее, по линии стены (если ее мысленно продолжить за башню вперед) находилась территория Делового двора.

Рисунок 53. Между точкой съемки и стенами и находилось Святое озеро. Фотограф, снимающий с метеора, приближающегося к монастырю, в 18-м столетии стоял бы на берегу Волги.

Рисунок 54. Западная стена монастыря. Снята от северо-западной (разрушенной, на переднем плане) башни. Правее - территория бывшего Делового двора.

Рисунок 55. Проездная башня западной стены.

Рисунок 56. Она же, вид изнутри монастыря.

Рисунок 57. Разрушенная северо-западная башня. С нее началось разрушение построек Делового двора в 19-м веке.

Рисунок 58. Типичный вид стен и башен Делового двора. Подлинный чертеж. Фото из книги Н. Филатова.

Рисунок 59. Северная стена монастыря.

Рисунок 60. Проездная башня в северной стене.

Рисунок 61. Северо-востосная угловая башня.

Рисунок 62. Восточная стена монастыря. Хорошо заметен трудно объяснимый излом стены.

Рисунок 63. Проездная восточная башня.

Рисунок 64. Заложенные боковые ворота в этой башне.

Рисунок 65. Вид восточной проездной башни изнутри монастыря.

Рисунок 66. Восточное и южное прясла при взгляде с воды (некогда примерно с этой позиции начинался берег Волги).

Рисунок 67. На этом поле и находилось первоначальное (до начала 19-го века) место знаменитой ярмарки. Каждая неровность рельефа, видимая на снимке, представляет груду кирпичей, запорошенных дерном.

Рисунок 68. Место, где находилась пристань древнейшей ярмарки. Именно тут торговали прямо с кораблей предметами, которые было тяжело вытащить на берег (колокола, полицы железа, пушки).

Рисунок 69. Юго-восточная башня монастыря.

Рисунок 70. Еще один красивый ракурс, на этот раз с упором на восточную часть южной стены.

Рисунок 71. Кельи, вмонтированные в восточную часть южной стены.

Рисунок 72. Они же изнутри.

Рисунок 73. Стык обычной стены, идущей от юго-восточной башни, и начинающихся келий с внутренней стороны монастыря.

Рисунок 74. Вторая стена монастыря, а также барбакан при подъезде к Святым воротам. Уникальное изображение на иконе конца 17-го века. Фото взято из книги Н. Филатова.

Макарьев суетный

Можно изгнать торгующих из храма, а можно - ярмарку из монастыря

Коровка пасется на том месте, где торговалось 10 процентов ВВП России

Макарьевский Желтоводский монастырь – безусловно, жемчужина нижегородского Поволжья. Он чудо как красив с воды, с Волги (рисунки 1, 2, 3), и даст фору любым прославленным обителям и крепостям русского Севера, которые точно, как он, вырастают из бездны своими куполами и башнями перед взором путника. Но история монастыря полна куда менее красивых историй. Мы не оставляем ни на минуту мысли, что этот монастырь, конечно, был наполнен благочестивыми, и набожными людьми. Но в целом его бытие – это история стяжательства, лжи и подтасовок. Это – история борьбы государства за ложно понятый государственный интерес, как и история развития капитализма в России в ее очень своеобразном, извращенном преломлении. В этой истории нет правых и виноватых. Это – просто история, как она есть. И, конечно, события, порой неприглядные, которые происходили вокруг этих стен, не бросают никакой тени на величие и благость этого места. Дело прошлое, но последствия налицо – это сказано не про Макарьев монастырь. Чувство покоя и просветления, которое охватывает посетителя, не с чем сравнить. Но увы, наш сайт посвящен истории, и мы должны рассказать все.

Был ли монастырь основан в 15-м столетии?

Монастырская легенда, которую безо всякой критики приняли на вооружение если не историки, то авторы популярных брошюр, уверяет, что монастырь основан в 1434 году. Свершил это якобы священнослужитель Макарий, уроженец Нижнего Новгорода. Поскольку он поставил обитель возле Желтого озера, ныне скрытого водами разлившейся Волги, его самого с тех пор прозвали Желтоводским. Легенда говорит, что уже через пять лет, в 1439 году, татарский хан Улу Мухаммад напал на монастырь, сжег его, а всю братию (надо полагать, на тот момент немногочисленную), забрал в плен. Вскоре, впрочем, зауважав Макария, хан отпустил его, взяв обещание не возобновлять монастырь на прежнем месте. Макарий, воспользовавшись оговоркой («на прежнем месте»), ушел в костромские леса, где поставил обитель у реки Унжи, которая сохранилась до нашего времени. А на Желтом озере до 1620-х годов наступила тишина. Так что в России ныне два Макарьевских монастыря.

Попробуем понять, есть ли у этой легенды исторические корни. Конечно, когда в начале 17-го века на берегу Желтого озера застучали топоры, возвещая основание новой обители, ее строителям отнюдь не помешала бы легенда, что монастырь был на этом месте и раньше. Это необходимо было как для обоснования прав на землю, так и для получения от правительства особых льгот. В истории монастырского и церковного строительства 17-го века к аргументам о «древности» прибегали не раз. Однако, подозревать монахов 17-го века в обмане только на том основании, что им был выгоден этот обман – рука не поднимается. Лучше посмотрим, что говорят документы. И начнем, пожалуй, с личности самого Макария.

«Житие» Макария написано в 19-м столетии, на основании трех рукописей, хранившихся в Унженском, Нижегородском Печерском и Желтоводском монастырях. Все рукописи, судя по почерку, восходят ко второй половине 17-го века.

«Житие» Макария свидетельствует, что он родился в Нижнем Новгороде в 1349 году. Но на самом деле в первоисточнике дата рождения Макария отсутствует, она вычислена публикаторами «Жития» на основании исторических реалий – упоминания в рукописях тех или иных лиц. Однако, чтобы согласовать все противоречия, пришлось сделать Макария изрядным долгожителем – так, Желтоводскую обитель он основывает уже в очень преклонном возрасте. Авторы «Жития» указывают, что они сознательно отмели две другие даты, встречаемые в «некоторых книгах» (они не говорят, в каких) - 1309 и 1409, хотя, на наш взгляд, вторая дата вполне соответствует «костромской» части деяний Макария, тогда как первая и в самом деле фантастична.

Макарий, говорит далее «Житие», родился в состоятельной семье, в приходе храма Жен Мироносиц. Могла ли существовать эта церковь в 14-м столетии? Нынешнее здание (рисунок 4), сильно перестроенное, возведено в 1649, то есть примерно в то время, когда усилиями монахов Желтоводского монастыря складывалась легенда о Макарии. До этого на месте каменной церкви стояла деревянная, но упоминаемая впервые тоже поздно, лишь в 1535 году. Таким образом, документов о бытовании храма в 14-м столетии нет. Район, где стоит храм, Ильина Гора, густо застроен памятниками старины, но все – 17-го века. Стена посада, огородившая городскую территорию, и в самом деле включала в свой состав Ильину Гору, но лишь с 1363-го года, когда нижегородский князь повелел «город сыпати» (см. нашу страницу о Нижнем Новгороде с картами). До этого район вряд ли был сильно заселен, поскольку его отделяет от крепости глубокий овраг, и в случае чего обитатели посада не смогли бы быстро укрыться под защиту стен. Правда, Ильина Гора примыкает к загадочному Старому Городку, но тоже не вплотную, да и сам Старый Городок, скорее всего – московская крепость начала 15-го века, где сидел карательный гарнизон. Таким образом, «точное» указание на место рождения Макария, скорее всего, легенда.

Рассказав о необыкновенной религиозности Макария буквально с младенчества, «Житие» далее говорит, что он возлюбил Печерский монастырь, где проводил все свободное время. Факт основания Печерского монастыря около 1330 года вроде бы не вызывает сомнений. 12-ти лет от роду Макарий становится иноком этого монастыря, постригшись в храме Вознесения. Такой храм и в самом деле есть в монастыре. И, хотя в 14-м столетии монастырь находился не на нынешнем месте (в 1597 году ему пришлось переехать из-за оползня), это мало что меняет: в том, прежнем монастыре церковь Вознесения тоже была.

Макарий проявлял чудеса подвижничества, отказавшись свидеться даже с безутешными родителями – ведь он бежал из дома тайно. Однако, вскоре и Печерский монастырь стал ему слишком шумен, и он удалился куда подальше, вверх по течению Волги. У реки Луха, что в костромских пределах, он познакомился с отшельником Тихоном, и они основали обитель у слияния рек Лухи и Добрицы. Потом местные крестьяне их прогнали, и «коллеги» разошлись. Макарий двинулся по реке Добрице, и через 60 верст остановился на берегу Волги, близ слободы Решмы Юрьевецкого уезда. Устроив там пустынь, имевшую больше успеха в глазах местных жителей, которая еще в 19-м столетии известна была как Макарьевская, через какое-то время он бежал и оттуда. И, спустившись 200 верст по Волге, остановился на Желтых водах, в месте, о котором и идет наш рассказ.

Очевидно, что перед нами или судьба уникального человека, который основывал обитель за обителью, или попытка приписать легендарному иноку основание множества обителей, подлинные данные о начале которых утрачены. С другой стороны, если отвлечься от личности конкретного человека, мы имеем перед собой явный тип «церковного колонизатора», «культуртрегера», который рвется на неосвоенные еще земли, насаждает там христианство, строит монастыри, а где монастырь – там, потенциально, и крепость. Руководствовался ли Макарий на самом деле некой программой, даденной ему в Печерском монастыре, или это были хаотические эволюции, судить трудно. Но такое поведение могло бы объяснить мотивы татар, которые разрушили обитель на Желтых водах.

«Житие» говорит, что сначала Макарий вырыл на новом месте лишь убогую пещеру, но к нему стали стекаться люди, и, уступая их просьбам, он в 1434 году основал «правильную» обитель во имя Троицы. Обитель, как и храм Троицы, законченные в 1435 году, были деревянными. Заметим, что в этот момент Макарию должно было быть уже 85 лет. Читатель «Жития» ловит себя на том, что он еще воспринимает Макария как если не отрока, то хотя бы зрелого человека, и вдруг, обращая внимание на даты, замечает, что тот – уже старик. Значит, или «Житие» пропускает какие-то существенные моменты его жизни, или вся ранняя часть его биографии просто легендарна.

Новый монастырь стал известен великому князю Василию, который в это время скрывался от преследований Дмитрия Шемяки в Нижнем Новгороде (шла феодальная война). Гонимый князь якобы несколько раз съездил в монастырь, и даже дал ему денег на развитие. Однако, на самом деле Василий жил в Нижнем беглецом всего два месяца в 1425 году. Стало быть, эпизод об участии Василия в основании монастыря легендарен.

Тем не менее, читаем «Житие» дальше. Макарий, говорит оно, развернул активную миссионерскую деятельность среди «мордвы, татар, черемис и чуваш». Понятно, что чуваш в то время как таковых еще не было, и они – те же черемисы, как называли пра-чувашей в 16-17 веках. И тут досадная ошибка, которая, однако, не должна заслонять факта: если обитель и в самом деле была на этом месте в это время, она должна была стать агрессивным центром христианизации. Крещение проходило прямо в водах Желтого озера, названного за то Святым, которое тогда плескалось у самых врат монастыря, а ныне слилось с Волгой.

Далее на сцене появляется казанский хан Улу Мухаммад, который, как пишет «Житие», «случайно» нападает на обитель, и в 1439 году уничтожает ее, убив многих монахов. Макарий попадает в плен вместе с оставшимися в живых товарищами. И действительно, именно в 1439-м году этот хан совершает масштабный, но далеко не «случайный» поход на Нижний Новгород. Он захватывает город, который становится базой его похода на Москву. Москвы Улу взять не смог, и в том же году вернулся в Казань. Вроде бы логично, что хан именно в этот поход разрушил обитель. Но, прочитав комментарий к «Житию», мы узнаем вдруг, что имени Улу Мухаммада, оказывается, в первоисточнике не было. В рукописях татарский начальник назван расплывчато «воеводой», но сочинителю «Жития» показалось логичным, что воеводой был сам хан. Отсюда понятно, что дата погрома монастыря искусственно привязана к исторически известному походу Улу Мухаммада.

Тронутый сединами старца, Улу Мухаммад напомнил своим более кровожадным подельникам о Боге, и приказал его опустить. Это похоже на хана: как говорит Казанский летописец, еще в пору «казачества» Улу Мухаммад как-то помолился в христианской церкви, попавшейся ему по дороге. Однако, был ли хан вообще при этих делах, как уже говорилось, мы не знаем. Освободив вместе с Макарием 40 его товарищей, хан приказал, чтобы они поставили новый монастырь где угодно, только не на этом месте. Такой шаг тоже выглядит логичным: монастырь находился в опасной близости от Казани, и при случае мог стать или сильной крепостью, или конкурентным торгом, соперником Казанской ярмарки. «Житие» говорит, что Макария держали в плену в Казани. Это не слишком вероятно. Судя по тексту, весь эпизод происходил очень быстро. Вероятно, Макария просто не успели довезти до Казани, и все, с ним описанное, могло происходить или в Нижнем, или в походной ставке хана, но сочинитель «Жития» просто не знал таких тонкостей. Тем не менее, «Житие», ничтоже сумняшеся, говорит, что по пути из Казани Макарий зачем-то остановился у Свияжска, где основал еще одну Макарьевскую пустынь, что с учетом его возраста, морального состояния, политической обстановки, а также того, что Свияжск до того ничем не выделялся на волжском берегу, вызывает лишь улыбку. Конечно, и эта легенда появилась только после того, как Иван Грозный поставил в Свияжске свою крепость – как доказательство «исконности» русского владения этими землями, на самом деле всегда принадлежавшими сначала Булгарии, потом Золотой Орде, и, наконец, Казанскому ханству.

После того, как Макарий похоронил павших монахов, тела которых, уверяет «Житие», до сих пор почивают близ алтаря Троицкого собора Желтоводского монастыря, святитель решает вернуться в костромские пределы, но не на реку Луха, где еще была жива его слава, а, по обыкновению, в место пустынное, на реке Унже. Город Унжа, говорит «Житие», уже был, хотя и малонаселенный, однако, Макарий не захотел в нем оставаться. Проверить факт существования города в то время не представляется возможным. Обычно считается, что этот населенный пункт возник как посад возле монастыря, и лишь очень поздно стал городом. Так или иначе, в том же 1439 году Макарий возводит новую обитель, Унженскую. В 1444 году, 95-ти лет от роду, он скончался.

Каков же итог нашего сопоставления текста «Жития» и исторических реалий? Перед нами, скорее всего, легенда, сочиненная в 17-м столетии в "возобновляемом", а на самом деле вновь основном Желтоводском монастыре, и поправленная на предмет относительного сообразия с историей публикатором «Жития» в 19-м столетии. Лично для меня это - грустный вывод, поскольку основание столь славной обители в 15-м столетии, практически на землях Золотой Орды, значило бы многое для представления о геополитике России того времени. Зато рассказ, не верный по фактуре, глубоко верен по духу, и отражает какие-то легенды и предания, повествовавшие о первых годах складывания Казанского ханства, годах неспокойных и жестоких.

Между «основанием» и «возобновлением». Крепость Лысково

Итак, место, где стоял монастырь, погрузилось в забвение. В одной книжке я прочитал, что люди якобы не забыли о сожженной обители, и связали ее с градом Китежем, который ушел от татар под землю. Они говорили, что если на Поклонной горе, на полпути между Макарьевым и озером Светлояром, приложить ухо к земле, можно услышать, как перекликаются колокола Макарьева и Китежа. На самом деле, «возобновитель» монастыря, инок Авраамий, безуспешно расспрашивал местных о некогда бывшем тут монастыре, и только «некий рыбак», в историчности которого я лично глубоко сомневаюсь, что-то «припомнил». Легенда же про перекличку Китежа и Макарьева родилась едва ли не в 20-м столетии, под пером авторов программ благочестивых экскурсий.

В то время, как левый берег Волги оставался пустынным до 1620-х годов, на правом берегу, напротив будущего монастыря, поднимался город Лысково. Поскольку понять историю Макарьева нельзя без Лыскова, поговорим об этой крепости.

Лысково, согласно последним изысканиям, возникло в 12-13 веках чуть западнее современного города, на Оленьей горе (рисунки 5, 6, 7); в городе жили мордва и русские, и называлось это место Сундовит (название осталось на современной карте под именем реки Сундовик). Много позднее гору прозвали Лысой, откуда пошло современное название города. Название "Оленья гора", в свою очередь, фиксируется где-то в 16-17 веках, и не имеет ничего общего с оленем. Оно происходит от имени "Елена" ("Олена"). Это заставляет нас вспомнить, что у Константина, первого князя Великого Нижегородского княжества (+1355) было две жены: первая умерла в иночестве под именем Елены (она была гречанка), а вторую, от которой у Константина было три сына, звали так изначально. Можно предположить, что Константин пожаловал своей супруге (скорее второй) в кормение деревеньку Сундовик, где тогда, наверное, крепость русские еще не построили. Как это часто бывает, место получило название по имени феодала.

В 12-м веке крепость должна была подчиняться Волжской Булгарии.Само сочетание - русские и мордва, живущие вместе - не должно вызывать удивления. Мордва была вассалом Булгарии, а русские охотно бежали в Булгарию, когда не хотели нести повинности, или из религиозных соображений (так называемая "Русь Пургасова"). Археологи раскопали в крепости этого времени два дома, один из которых принадлежал металлургу, другой – рыбаку. После 1221 года (основания Нижнего Новгорода) крепость могла как успеть попасть под влияние Владимиро-Суздальского княжества, так и оставаться в руках Булгарии, и в таковом качестве перейти в состав территории Золотой Орды (Булгарского улуса). Есть легенда о татарском хане Лыско, который якобы разрушил этот русско-мордовский поселок в момент, когда татары брали Булгарию, причем Лыско зачем-то подарил руинам свое имя; конечно, это только легенда. Кстати, слоев разрушений времени монгольской экспансии археологи на Оленьей горе не видят. В первой половине 14-го века, в ходе ползучей экспансии Нижегородского великого княжества, местечко попадает под русский контроль. И, после непрерывного 250-летнего существования, поселение погибает от пожара, что историки связывают с набегом ордынского военачальника Булат-Тимура 1367 года, когда, по летописи, «пограби уезд весь даже идо Волги и до Сундовити и села княжи Борисовы».

Вероятно, вскоре после этого нижегородские князья и поставили крепость в виде четырехугольного вала высотой в 3 метра и периметром в 2044 метра, что сопоставимо с протяженностью стен Нижегородского кремля (рисунок 8 - план крепости). По валу шла деревянная стена высотой 4-5 метров, с 10-ю деревянными башнями, в том числе двумя шестиугольными проезжими (данные на 17-й век; прочие башни были квадратными), на оси дороги «Нижний – Казань» (рисунок 9 - реконструкция). Следы этой дороги, кое-где даже с каменной вымосткой, сохранились до нашего времени (рисунки 10, 11, 12). Помимо проезжих башен, были ворота для вылазок к воде. В Лысково посадили военно-административного чиновника, наместника, как видно из документа, датированного 1423-м годом.

Впервые в летописи Лысково упоминается в 1411 (так пишут везде; на самом деле - 1412-м, см. ниже) году. Поскольку события этого года были крайне важны для страны, а также из-за того, что ряд исследователей (Н. Филатов, И. Кирьянов, Н. Храмцовский) излагают суть дела с разной степенью путаницы, представим здесь правильную версию.

После захвата Нижнего Новгорода Москвой некоторые потомки княжеского рода нижегородского смирились с этим, а некоторые, как например, Даниил и Иоанн Борисовичи, нет. Они отправились в Орду, где ждали удобного момента для реализации своих замыслов. В 1411 году к власти приходит хан Джелал ад Дин (известна его монета этого года, битая в Булгаре). Он был другом литовского князя Витовта, который, в свою очередь, ненавидел москвича Василия Дмитриевича и был родственником по матери Даниилу Борисовичу. Понятно, что Джелал ад Дин (Зелени Салтан наших летописей) выдал ярлык Даниилу Борисовичу, как старшему, на великое нижегородское княжение. Поскольку Булгария также подчинялась Джелал ад Дину, вокруг Борисовичей сформировалось войско из числа булгарских и жукотинских (последними руководил князь Талыч) князей. Вся эта армия двинулась на Нижний. 15 января 1412 года (ясно, что ни 1411-го, как пишут везде, путаясь, очевидно, в стилях летописных датировок; Джелал ад Дин только еще пришел к власти в 1411 году) "на Лыскове", как выразилась летопись, произошел бой между московским и нижегородско-булгарским войсками. Московским войском предподительствовал брат великого князя Петр, а также князья ростовский и ярославский. Московское войско было разбито, а один из промосковских князей, Даниил Васильевич, убит. "И стали на костях князья новгородские и казанские", - замечает летописец.

Нижегородцы и булгары без боя взяли Нижний, после чего решили овладеть и Владимиром. 500 русских и жукотинцев под предводительством Талыча взяли город во время тотального послеобеденного сна, сожжгли его и разграбили; митрополит Фотий, по случайности находившийся неподалеку от города, спасся чудом. Москва казалась побеждена, а Великое Нижегородское княжество реставрировано. Но не таков был Москвич: в августе 1412 года Василий Дмитриевич отправился в Орду, где к тому времени хан Джелал ад Дин сменился на хана Кирим Бирди. Тот обласкал Москвича и дал ему ярлык на Нижний. Войска даже не понадобились: лишившись моральной поддержки Орды (да я думаю, что и жукотинцы вместе с булгарами побежали из Нижнего, едва узнали о смене власти), претенденты не стали перечить судьбе, оставили трон, и растворились кто где. Такие последствия имела неудачная для Москвы битва у Лыскова.

Конечно, Лысковская крепость «засветилась» и в событиях московско-казанских войн. Так, в январе 1536 года казанский отряд ограбил Балахну и, по одним сведениям - гонимый русскими войсками, по другим - беспрепятственно, нагруженный добычей, двинулся назад в Казань. Под Лысковым казанцев нагнали русские полки из Нижнего. Дальше случилось что-то странное. Ни русские войска, ни татарские в крепость не вошли, но расположились рядом с ней. В крепости же, очевидно, затворилось местное население, которые не желало ввязываться в конфликт, и спасало лишь свои жизни, не помогая ни русским, ни татарам. Когда прошла ночь, лысковцы обнаружили с валов крепости, что оба войска бежали каждый в свою сторону, не решившись принять боя. Видимо, русские побоялись сражаться с татарами, имея под боком недружественную крепость, татары же, просчитав тяжелое положение противника, мешающее ему организовать погоню, решили, не теряя времени и добычи, поскорее отправиться в Казань.

Вообще, это была довольно странная крепость. Ни разу не встречал я записей о том, какого воеводу туда послали. Ни разу не записано, что крепость активно участвовала в войне с Казанью - или была в осаде, или выставляла ратников на бой. Оба военных эпизода с участием крепости - двусмысленные. Не есть ли вообще поначалу это - укрепление, сооруженное не властью, а людьми, местными жителями, для своей защиты? Тогда, может, эти люди пользовались до поры каким-то местным самоуправлением, и не вполне подчинялись русским властям? Такое положение могло сохраниться до падения Казани в 1552-м. Но это лишь наши догадки.

Территория крепости была достаточно густо застроена: археологи раскопали несколько сооружений, и даже выявили систему улиц. Гарнизон сидел в крепости до середины 17-го века. Но крепость захирела уже к 16-му веку, когда, после покорения Казани, военная надобность в ней отпала. Жить на горе было все-таки неудобно как из-за ее крутизны, так и из-за отсутствия на ней воды. В 17-м столетии мы видим в собственно крепости стрелецкую слободку, и крохотную деревню в 9 дворов под названием Оленья гора. Остатки именно этих 9-ти дворов найдены у глубокого оврага, у "стены", выходящей на реку Сундовик. Крестьяне прорубили прямо в стене, без башни, особые ворота, и ходили через них на Сундовик за водой. В 1660 году владелец этих мест, боярин Морозов, приказал осмотреть крепость, видимо, в целях ремонта. Но картина упадка произвела на него такое впечатление, что он приказал своим людям крепость не ремонтировать, погодить. С тех пор ее никто ремонтировать и не пытался. В 1700 году, когда проводили очередную опись имущества, крепость уже не функционировала: из 10-ти башен возвышалось 4, а территория поросла кое-где лесом. Вскоре после этого крепость прекратила существование.

Зато возле крепости, под горой, там, где стоит ныне город Лысково, постепенно вырастал посад ("Лысцово" по описи 1672 года). В 17-м веке Лысково стало большим селом (больше Балахны). Оно то оказывалось в собственности казны (с 1664 года), то переходило в личную собственность бояр (так, до 1661 года им владел боярин Борис Морозов), а с начала 18-го века перешло к грузинских князьям, первым из которых был Арчил. Эти грузинские правители потерпели поражение в войне с Ираном, и эмигрировали в Россию. Легенды до сих пор рассказывают, какими «злыми» были эти князья, и как издевались они над купцами, особенно во время ярмарок. Формально это «село» носило статус города, на каковой ему давало право крепость. В 18-19 веках Лысково разбогатело на торговле хлебом.

Нам не удалось побывать в Лысково, но мы вдоволь налюбовались на город со стороны реки (рисунки 13, 14). В центре застройки возвышается Спасо-Преображенский собор, возведенный в 1711 году (рисунки 15, 16). Он выполнен в манере 17-го века, и отлично виден с Волги. Другой храм, в центре города – Вознесенский собор (1814-1838) исполнен в стиле классицизма. Он, вместе с Георгиевской церковью (1810) - часть усадьбы, возведенной последним грузинским князем, Георгием Александровичем. Хотя дворец князя не сохранился, указанные сооружения определяют архитектурный облик центра города. Сегодня город Лысково - один из "сборочных цехов" завода ГАЗ, и потому экономическая судьба его непростая, а облик далек от туристического (рисунок 17: в центре - здание администрации, в отдалении - Оленья гора). Едва ли не единственная в истории России большая каменная церковь Троицы, построенная в 1645 году на личные средства одной крестьянской семьи, не сохранилась. Опись 1681 года застает в храме настоящее великолепие: сказывалось соседство с Макарьевской ярмаркой (см. ниже): это давало возможность как зарабатывать самим, так и покупать подешевле импортные товары, которых в описи храма перечислено немало.

Для нас важно, что наличие столь мощного военного и хозяйственного пункта, как Лысково, безусловно, определило выбор устроителей монастыря на противоположном берегу реки. Новый монастырь оказывался и под защитой крепости, и в то же время на приличном от нее отдалении. А если учесть, что основатели монастыря, видимо, с самого начала хотели закрутить в нем активную экономическую жизнь, то трудовые ресурсы Лыскова были им куда как кстати.

Основание Макарьевского монастыря

В 1620 году Муромский инок Авраамий (в миру Алексей), ища отшельничества, а может, и пущей славы - кто знает - пришел в эти края, чтобы основать тут монастырь. Авраамий происходил родом из Мурома. Видимо, он с самого начала преследовал крайне амбициозные цели. Чтобы о монастыре узнали «на самом верху», а также для того, чтобы закрепить свое право владеть этой землей, он предпринял гениальный ход. Он знал, что дом Романовых с особым почтением относится к Макарию Унженскому, как и патриарх Филарет. Авраамий стал спрашивать местных, а не связаны ли эти места с деятельностью Макария? Как мы уже знаем, никто ничего не помнил, кроме некоего безымянного рыбака. Впрочем, «расспрос» был проведен для чистой проформы: все и так было уже решено, и Желтое озеро объявили местом подвига Макария. Из Макарьевского монастыря на Унже люди Авраамия перенесли образ Макария.

В 1623 году Авраамий пускает «моральный капитал» в дело: он просит у царя передать новому монастырю земли, некогда принадлежавшие обители Макария. Поскольку просимые земли уже были на откупе за жителями Лыскова, Авраамий предложил царю более высокую арендную плату, и уже в следующем году получил просимое, а в 1625 году сумел оформить арендованные земли в полную собственность. Казна, таким образом, в два приема потеряла налоговые доходы – таково было обаяние имени Макария. Эти два приема стали у Авраамия фирменными – именно так формировалось ядро монастырских владений. Без разницы, что - земля, луга или бортни – все бралось сначала в аренду, а потом, после слезных молений (и не только) переходило в собственность.

Монастырь тут же поставил на реке Керженце заставу, Богово Селище, где сидели чиновники-монахи, взимавшие плату за движение по реке. Как грибы стали расти избы рыбаков, которые ловили рыбу только для монастыря, причем с них запрещалось брать налоги. Монахи попытались рубить лес в заповедной зоне, где крестьяне издревле собирали мед. Монахов оттуда поначалу прогнали, и Авраамий нажаловался на крестьян царю в 1625-м, получил в аренду лес с правом рубки в 1626, и в собственность – в 1628. Тем самым было положено начало затяжному конфликту между «аборигенами» и монахами. Авраамий вступил в конфликт и с Благовещенским нижегородским монастырем, крестьяне которого косили траву на окрестных лугах. Интригами в Москве Благовещенский монастырь был вынужден сдать позиции, а неповинные крестьяне еще и заплатили 60 рублей судебных издержек.

Но это было только начало. За последующие десятилетия земельные владения монастыря неизмеримо разрослись. Монахи приобретали землю и через посредство у царя, и от их прямых владельцев, в виде завещаний (вкладов). Единственным положительным моментом этой колонизации стали многочисленные села, основанные крестьянами, работавшими на монастырь. Отрицательный же момент виден по сию пору – левый берег Волги в окрестностях монастыря поражает пустотой и явными следами «хозяйственной деятельности» (рисунок 18).

Видимо, уже в 1620 году в монастыре началось деревянное строительство. Первой была Макарьевская часовня, затем – шатровый деревянный Троицкий собор с приделами Макария и Михаила Малеина. Далее для монахов построили большую трапезную с Успенской церковью и шатровой колокольней, а также 17 келий и другие хозяйственные постройки. Наконец, монастырь обвели деревянной стеной с парадным въездом – Святыми воротами. Мастера писали для этих храмов иконы, ремесленники делали железные двери и металлические украшения; так положено было начало ремесленной слободке вокруг монастыря, а впоследствии здесь же развилась добыча железа из болотных руд, причем изделия из той руды по сию пору можно видеть – это двери на храмах (рисунок 19). Интересная, хотя, может быть, и не бесспорная реконструкция Н. Филатова показывает, как мог выглядеть монастырь примерно в 1640 году (рисунок 20).

Главные усилия Авраамия, однако, сводились к организации регулярного торга возле монастыря. Вероятно, именно ради ярмарки Авраамий покинул родные места, и затеял монастырское строительство. Но ярмарка заслуживает отдельного рассказа, и мы коснемся этого вопроса в отдельной главе. Окончательное признание обитель получила в 1628-м, после того, как из числа монахов выбрали игумена (им стал некто Арсений; сам Авраамий предпочел остаться со скромным титулом «строитель»), по поводу чего московские духовные власти дали монастырю грамоту, выводившую монастырских людей из-под светского суда. Так 30 иноков (именно столько было тогда в обители) получили в контроль себе целую округу.

Молодой монастырь волею случая собрал в своих стенах столь же молодых, пока еще неизвестных людей, которые уже через несколько лет сыграли огромную роль в судьбах отечества. Так получилось, что тут некоторое время жил «трудником» (работником за тарелку супа) и будущий патриарх и церковный реформатор Никон, и его будущий яростный противник Аввакум, а с ними и Илларион, сторонник попеременно то «старой», то «новой» веры, лавируя между которыми, он поднялся почти до самых высот церковной власти. Позднее Аввакум, примечая, как поменялись взгляды его товарища Иллариона, ставшего тогда архиепископом Рязанским, едко напишет, что «недостоин суть весь твой век Макарьевского монастыря единыя ночи», имея в виду свои с ним ночные беседы. Про Никона Аввакум, впрочем, писал еще смешнее: «Я Никона знаю: недалеко от моей родины родился, между Мурашкина и Лыскова, в деревне; отец у него черемисин, а мати русалка, Минка да Манька; а он, Никон, колдун учинился, да баб блудить научился, да в Желтоводие с книгою поводился, да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы». Вообще, почитайте при случае Аввакума – получите огромное удовольствие.

По иронии судьбы, Желтоводский край стал впоследствии центром раскола, оплотом противников Никона. Монастырь, конечно, соблюдал лояльность, и если колебался, то строго вместе с линией партии, хотя и в числе иноков были сочувствующие старой вере. А вот возле него, в лесах, а во времена ярмарок и отрыто, наблюдалась масса оппозиционно настроенных «старцев». Их привлекало сочетание обширной ярмарочной аудитории с легкой возможностью скрыться в лесу. Первый такой раскольничий скит появился в 1656-1657. Но мы забежали вперед.

Уже в 1630 году монастырь разбогател настолько, что это вскружило голову новому игумену Тихону, который получал колоссальные барыши, но ни с кем не делился. От него потребовали отчета – он выгнал жалобщиков. Обделенные монахи состряпали в Москве указ, и в 1632 году высшие церковные власти Тихона разжаловали. Авраамий еще застал этот скандал. Когда в 1640 году он умер, у него были все основания гордиться проектом: имущество монастыря оценивалось в 2360 рублей. В завещании Авраамий написал, чтобы никто не смел перепроверять отчеты лиц, причастных к казне. Видимо, повторения скандала с Тихоном он не хотел.

При новом игумене Пафнутии монастырь установил монополию на перевоз товаров и людей через Волгу от Лыскова. В 1638 году некий крестьянин попытался взять этот перевоз под контроль, предложив чиновникам большую арендную плату. Монахи всполошились, и в 1641 году из Москвы поступила грамота, запрещавшая кому бы то ни было, кроме монахов, возить людей и товары через Волгу. Если самоуправство монахов слишком доставало лысковчан, те вынуждены были устраивать возле паромной переправы акции протеста, иногда кончавшиеся стрельбой.

Большим событием не только для монастыря, но для всего русского искусства стал приезд сюда (по настоятельной просьбе церковного руководства) художника Симона Ушакова, реформатора иконописного искусства. Он изобразил образ Макария на фоне строящегося каменного монастыря (1661 год; рисунок 21). Икону поместили в алтаре Макарьевской церкви, и сделали с нее несколько десятков списков, которые и дарили власть предержащим. Как говорят описи, огромный запас таких копий всегда хранился наготове. С помощью этой иконы архиепископ Рязанский, бывший владыка монастыря Илларион хотел показать властям, что достоин стать главой русской церкви вместо Никона: тот сидел затворником в своем Новом Иерусалиме, и обижался на охладевшего к нему царя. Но икона не помогла. Зато, когда в 1666 году Илларион выступил с публичной критикой Никона, его сделали митрополитом. А хотелось – патриархом. Однако, не случилось: в 1673 году его уволили на покой и фактически сослали в собственный монастырь, но по дороге он скончался.

В 1667 году монастырь стал Лаврой, то есть как бы вошел в число трех главных обителей России (помимо него – еще Троице-Сергиева и Печерская в Киеве). И тут не обошлось без интриг. Дело это – заслуга настоятеля монастыря Пахомия, который удачно сыграл на осуждении Никона. В 1663 году он добивается того, что из игумена его сан превращается в сан архимандрита. Через несколько лет вниз по Волге, возвращаясь в родные края, плыл антиохийский патриарх Макарий, осудивший Никона на соборе 1666 года. После Нижнего он заехал и в Макарий, оставив на память о себе грамоту Вселенского патриарха с признанием монастыря лаврой. Впрочем, вряд ли кто считал после этого монастырь Лаврой всерьез. В те годы таким же путем Лаврами стали еще несколько монастырей, про особый статус которых уже через несколько лет никто и не помнил. Пахомий продолжал и сбор монастырских земель. Хотя Соборное уложение 1649 года резко ограничивало возможности церковных земельных захватов, Пахомий действовал в обход закона и по-крупному, и в мелочах. Из-за одного такого захвата вышел даже громкий судебный конфликт, завершившийся по принципу «рука руку моет» в 1677 году в пользу монастыря.

Вершина богатства и верх потрясений

Но пришла пора поквитаться за все. Окрестные жители ненавидели монастырь. И, когда в 1670 гору разгорелось восстание Степана Разина, люди получили его «прелестные письма», приняв их как сигнал к действию. В том же 1670 году для поддержки повстанческих настроений в Лысково прибывает разинский воевода, атаман Максим Осипов. Собралось около 6 тысяч человек. Монахи заперлись в монастыре и отвергли предложение о сдаче, а парламентеров схватили и бросили в тюрьму. Ночью 10 октября повстанцы пошли на штурм, но встретили мощный огонь артиллерии. Монахи оборонялись не сами, а руками крестьян. Но крестьяне не пожелали проливать кровь даром. Они попросили денег из монастырской казны, им не дали, и крестьяне беспрепятственно разбежались. Монахи принуждены были открыть ворота. Максим Осипов без боя вошел в монастырь и освободил своих парламентеров. Ночью монастырские начальники бежали. По дороге в Нижний они пострадали от крестьян, которые мстительно обстреляли их из засады деревянными, но страшно острыми стрелами. Монах Гудок переметнулся к атаману, и сообщил о бегстве начальства. Казаки принялись грабить монастырь: например, со стен монастыря сняли пушки, которые вернулись в обитель после разгрома Разина.

Разгул, однако, длился недолго: вскоре к Лыскову подошли карательные отряды, и в двух кровопролитных битвах разгромили разинцев наголову. Начался террор. По требованию монахов, имущество монастыря разыскивали по дворам жителей Лыскова. Весной 1671 года обстановка была такой, что никто не вышел сеять хлеб на поля, а в народе заговорили о конце света. Но обитель быстро оправилась, и вскоре монастырь окутался мощнейшими каменными стенами.

В 1676 году к власти в монастыре пришел Сергий, который правил 23 года. Ему суждено было привести обитель к максимальному расцвету, но ему же пришлось и застать первые признаки упадка.

В 1682 году сторонники старой веры подняли в Москве восстание, жестоко подавленное. Монастыря это коснулось самым прямым образом. Во-первых, сюда прибыл поправлять нервы гонитель восставших, бывший нижегородский митрополит Филарет, который вдруг обнаружил, что сожженные им заживо люди являются ему во сне. Он так и не излечился от наваждения, даже приняв строжайший постриг и имя старца Феодосия. Во-вторых, в монастырь свозили все больше раскольников, и для них стало даже не хватать тюрем. В 1685 году по пути из Нижнего из-под караула бежало несколько человек, образовавших банду Ильи Безобразова, которая принялась терроризировать монастырские земли. В следующем году банду разгромили, но сосланный в Сибирь один из ее идеологов, Иван Матвеев, бежал, вернулся, и стал мстить монастырю. Его поймали только в 1691, и сожгли живьем в Нижнем Новгороде. В 1686 году, не выдержав испытаний террором, монахи самого Макарьевского монастыря подняли восстание, а, когда его подавили, правда, без крови, монахи стали разбегаться по окрестным лесам. За ними даже отрядили особый отряд стрельцов. В ответ на действия карателей свои партизанские отряды, и немаленькие, по 100 человек, стали собирать местные крестьяне, и вступать в схватки с правительственными войсками.

Тот, кто хочет понять историю раскола, должен обратиться к истории Макарьевский обители. Именно на ее примере хорошо видно, что придало расколу такой накал. Сначала где-то в недрах власти стали эту самую власть делить, оперируя казалось бы чистой догматикой (типа, сколькими перстами креститься). Потом принялись преследовать побежденных, и постепенно Большой Террор обрушился на народ. Народ же, не слишком разбираясь в догматике, просто ответил на Большой Террор, как умел. В этом было не так много идеологии, как принято думать, и еще больше насилия, чем обычно говорят.

Другое побоище, виновником которого был монастырь, случилось на перевозе с Лыскова в июле 1682 года. Как мы помним, перевоз контролировали монахи, но после ряда распоряжений федерального правительства, как всегда написанных нарочито туманно, лысковские власти подумали, что тоже имеют право сбора перевозных денег на своей стороне Волги. Монахам это не понравилось, и они вызвали из Нижнего вооруженный отряд. Развязалась стрельба, отряд бежал, а село Кресты, где укрылись сторонники монастыря, разнесли по бревнам. Дело как-то замяли мирным путем, и в будущем году вышло особое правительственное распоряжение, чтобы на ярмарке обошлось на этот раз без насилия.

Тем временем шла борьба за власть и в монастыре. Так, в 1699 году монахам не понравился присланный из Нижнего новый келарь Серапион, который, по их мнению, положил руку на казну. После обмена доносами друг на друга, монахи просто заковали Серапиона в кандалы, и отправили в Нижний, где его посадили в тюрьму в Печерском монастыре. Сидя там, Серапион обвинил своего преемника на келарском посту в участии в восстании Разина. Впрочем, это привело лишь к усилению режима Печерского сидельца: монахи, когда хотели, добивались всего, благо денег у монастыря было еще много.

К 1700 году мы застаем монастырь на вершине экономического подъема. Источником денег были и земли, и поборы, но главным образом – ярмарка, рассказа о которой мы пока избегаем. Однако, начало нового века совпало с началом конца блестящей обители. В 1700 году царь Петр приступает к методичному разорению Церкви, поскольку полагает, что армия нуждается в материальных ресурсах больше, чем монахи. Макарьевскому монастырю досталось по полной программе. Сначала сняли колокола, потом покусились на порох и пушки. Пушки удалось отстоять: монахи просто откупились, да Петр и сам понимал, что пушки по русским крепостям стоят слабые, и лучше получить побольше денег, чтобы на них отлить современное оружие, чем собирать старье по всей России.

В 1714 году указом Петра в стране запрещено каменное строительство везде, кроме Петербурга, и зодческая программа монастыря оказалась свернутой (о ней также будет рассказ ниже). Правительство присылало все новые запросы о деньгах - то на войну, то на строительство Санкт-Петербурга. Большим ударом по монастырю стал паводок 1721 года, когда затопило практически все (рисунок 22 - монастырь и сейчас не затопляет только чудом). Монахи просили тогда разрешить им отремонтировать стены и постройки, используя для этого труд собственных кирпичников. Но Петр был непреклонен: раз из камня строить запрещено, значит, запрещено.

Тем временем народ, доведенный до отчаяния поборами правительства, снова принялся бежать в леса. Непонятные люди занялись самозахватом и на монастырских землях. С ними сделать ничего не могли: у монастыря уже не было собственной армии. В то же время монахи сами провоцировали народ на еще более жестокие выступления против себя, поскольку, пытаясь компенсировать выпадающие доходы от ярмарки (которую все плотнее брало под свое крыло правительство), монастырь стал усиленно собирать оставшиеся в его ведение налоги, например, на порубку леса. Людям это, понятно, не нравилось. Несмотря на это, визит царя в Макарьев (во время персидского похода 1722 года) монастырские летописцы освещают с подчеркнутым придыханием. Монахи, накормив царя, пожаловались на паводки, но в ответ Петр лишь цинично посоветовал прибить шест, и отмечать на нем весной высоту воды.

Монастырь продолжал пользоваться дурной славой в народе. Показателен один эпизод. В 1758 году молния ударила в Троицкий собор, начался пожар. В народе заговорили, что это – кара Божия, и брожение было настолько велико, что уже в 1759 году монахи вынуждены были обзавестись новыми пушками. Народ мог увидеть, как монахов наконец-то наказали небеса в 1764 году, когда правительство провело жесткую секуляризацию церковных доходов, и, конечно, вдоволь «отплясалось» на монастыре. Некогда Лавра, монастырь стал обителью 2-го класса, число монахов резко сократили. Монастырь потерял все свои земли, за исключением узкой полоски земли возле волжского берега, и всех крестьян. Правда, доходов от вспомогательной деятельности (прием купцов на ярмарке, платные им услуги) у монастыря не отняли.

В 1767 году автор этой реформы, Екатерина, сама побывала в монастыре. Кажется, императрица была не слишком впечатлена. Она еще не оправилась от плохого, как ей показалось, приема в Нижнем, что сотней километров ниже Макарьева, в Чебоксарах, вылилось в ее знаменитую, полную сарказма тираду, мол, Чебоксары Нижнего намного лучше. Из всех благ, которых ждали от императрицы, от нее добились только присылки архитектора, да еще того, что восстановительные работы в монастыре правительство распорядилось произвести за счет казны. Своей казны в монастыре уже не было. И не диво: в 1773 году здесь живет всего 17 монахов, которые бродят, как тени, среди величественных, ветшающих свидетелей такого недавнего, и такого блестящего прошлого.

В 1774 году пришла новая напасть: после Казани Емельян Пугачев решил идти к Макарьевской ярмарке. В тот год ярмарку вообще отменили. И, хотя войска Пугачева крестьяне встречали хлебом-солью, его разгромили раньше, чем он добрался до монастыря.

В 1779 году, после административной реформы, Макарьев стал уездным городом, хотя перепись фиксирует в нем полное людское оскудение. Город получил и свой герб, где под гербом Нижнего Новгорода наблюдались три связки товаров, сложенные пирамидой, что намекало на ярмарочный торг. Тем временем деловая часть монастыря (см. ниже) пустовала, а статус города подразумевал присылку особого чиновничества. Городничего и прочих писарей поселили в запустевшем Деловом дворе монастыря. В башнях разместились тюрьма и полицейские. Интересно, что власти монастыря этому даже не сопротивлялись. В 1781 году город Макарьев получил регулярный план, по которому предстояло в правильном порядке перестроить хаотичную систему улиц, как жилых, так и торговых, вокруг обители (рисунок 23). План пришлось тут же корректировать: оказалось, что архитекторы, которые и на месте-то не были, запланировали новое строительство на землях, затопляемых Волгой. Новый план «спустили сверху» в 1782 году (рисунок 24), однако, и его воплотить не удалось - инженеры не нашли на топких землях в округе ни единого участка, чтобы поставить мало-мальски крупное каменное здание (гостиного двора); как монахи строили, уму неведомо.

Поскольку в городе должен быть свой собор, его и стали строить - вне стен монастыря. В деревне подле монастыря еще в начале 17-го века была деревянная церковь. В 1790 году ее наконец перестроили в камне, и посвятили Казанской Божьей матери, а один из приделов – Иоанну Дамаскину. Этот храм существует и поныне, и очень красив на фоне старой застройки (рисунки 25, 26).

Прибывшие во вновь организованный город чиновники неожиданно для себя обнаружили, что вечно жаловавшиеся на монастырь крестьяне довольно богаты. Они смогли выстроить себе дома куда больше, чем обычно по деревням, с тем расчетом, чтобы при паводках затоплялся бы первый ярус изб, зато сохранялся бы второй. В паводки городок превращался в Венецию, потому что крестьяне передвигались на лодках. В ярмарку нижние этажи сдавали купцам, получая за сезон по несколько сотен рублей, что для крестьянина в любом другом месте были бы просто фантастические деньги. Тем временем крестьяне, уже ничего не стесняясь, стали записываться в купеческое сословие, и участвовать по полной программе в экономической жизни ярмарки. По мере того, как монастырь потерял контроль над экономикой, его бывшая инфраструктура конвертировалась в новое качество. Стали возникать кирпичные заводы – а ведь еще в 17-м столетии в Макарьеве делали кирпичи только под присмотром монахов. Делали сундуки, обувь, ткани, да тут же на ярмарке и продавали.

Тем не менее, в 1796 году власти констатировали, что, помимо ярмарки, в городе ничего не происходит – собственной промышленности нет, торга вне ярмарки тоже нет. Чиновники ставили вопрос, а можно ли «это» вообще назвать городом? В 1797 году город Макарьев действительно ликвидировали (сделали «заштатным»), соответственно, из Делового двора выселили чиновников, вернув его монахам. Вскоре, однако, колесо истории повернулось вспять. В 1804 году по ходатайству нижегородского губернатора Макарьеву вернули статус райцентра. Из Делового двора опять выгнали монахов, и вновь поселили туда чиновников. Продолжалась и начавшаяся прежде эпопея строительства каменного гостиного двора (еще в 1799 году один купец взялся его построить, и дело начал, но его отстранили, обвинив в растрате казенных денег). В 1806 году каменный Гостиный двор был готов, и он получился даже втрое больше петербургского. Современники премного удивлялись (ныне от этого здания не осталось и следа; рисунок 27). Все кончилось неожиданно. В 1816 году знаменитую ярмарку решили перенести в Нижний Новгород. Это означало крах и города Макарьева, и монастыря.

Что было дальше? С каждым годом из монастыря, в более состоятельные обители, убегали монахи. Им было просто не на что жить. В 1829 году, подмытая Волгой, рухнула угловая башня Делового двора, приспособленного к тому моменту под пересыльную тюрьму. В середине 19-го столетия в стенах Троицкого собора появились трещины. Денег на ремонт не было, собор пришлось закрыть, и в 1859 году центральный барабан собора обрушился. Дело случилось как раз на Пасху, при полном скоплении народа (слава Богу, никого не побило, поскольку внутри церкви никого не было). Тысячи людей услышали сначала страшный грохот, потом – падение купола внутрь. И вдруг – взрывной волной распахнуло, как в день Страшного Суда, двери собора, и оттуда вырвались клубы пыли вкупе со щепками разбитого иконостаса. Детей, игравших на паперти, отбросило на несколько метров прочь. Столб известковой пыли стоял вокруг собора несколько дней. И опять в народе заговорили, что это Высшие Силы карают монахов за их прежнее стяжательство.

В таком монастыре жить не хотелось уже самим монахам. В 1868 году убежал последний, и монастырь пришлось закрыть, что для середины 19-го столетия было едва ли не единственным случаем. Было решение: разобрать весь комплекс на кирпичи. Когда подсчитали, поняли, что разборка будет стоить дороже, чем сам строительный материал. Помогли сберечь монастырь и местные жители, которые созвали сход и написали петицию. Господь в последний момент спас монастырь от разрушения.

Так монастырь и стоял, точно призрак, до 1883 года, когда его снова возродили, но уже как женский. Монахини просили восстановить Троицкий собор, что было сделано лишь в 1910 году. В 1926 году страшное наводнение превратило монастырь в остров – отметка прежнего рекордного наводнения 1709 года была перекрыта на 13,5 см. Уровень воды в Троицком соборе достигал двух метров. Советская власть в 1927 году закрыла монастырь, уничтожив ряд построек (Сретенскую церковь у западных ворот, часть келий), и общину не спасло даже то, что монахини через «Известия» обратились к своим коллегам в других монастырях с призывом – не жалеть церковную утварь, которую отнимали большевики якобы на помощь голодающим. Сначала там был детский дом, но затем обитель превратилась в склад, и далее в техникум. Наконец, в 1960-е годы монастырь стали понемногу восстанавливать, и устроили в нем музей. В начале 90-х Макарьевскую обитель снова сделали действующей. Соответственно, появился ряд ограничений на доступ, например, требование соблюдать режим одежды. Но монахини не слишком свирепствуют, и по монастырю можно пока гулять относительно свободно.

Макарьевская ярмарка

Поговорим, наконец, о самом главном – Макарьевской ярмарке. Волга искони служила важнейшей торговой артерией Восточной Европы. Но о ранней истории ярмарок и торгов, скажем, времен Золотой Орды, мы знаем мало, и наши знания суммарны. Понятно, что крупные города Золотой Орды, в основном на Нижней Волге, были также и крупными центрами торговли. Но не отставали от них и города в Булгарии, прежде всего сам Булгар. Еще в 922 году арабский путешественник видел в Булгаре развитый торг, куда приезжали с юга арабы и хазары, а с севера – викинги.Смысл торга был в том, что булгары препятствовали викингам опускаться ниже по течению, а арабам - подниматься выше, и подстраивали так, что продавец и покупатель встречались именно на их территории. Этот торг и стал генетическим предшественником и Макарьевской ярмарки, и сменившей ее нижегородской.

После того, как Орда распалась, и прошли смутные времена начала 15-го века, в бассейне слияния Волги и Камы появилось сильное Казанское ханство. Уже в конце 15-го столетия мы видим, что в Казани работает огромная ярмарка. Она располагалась на Гостином острове, который в полую воду полностью скрывался под водой, а летом предоставлял купцам достаточно площади, чтобы на чистом, промытом паводком песочке вести свои дела. Из этого видно, что постоянных строений на Казанской ярмарке не было. Москве эта ярмарка была как кость в горле: она усиливала экономический потенциал Казанского ханства, к тому же имело место бегство капиталов: на ярмарке постоянно торговали русские, обогащая хана. В 1506 году русское войско, высадившись у стен Казани, предприняло одну из своих неудачных попыток захватить город, но ограничилось разрушением ярмарки, причем воины, захватив бочки с вином, перепились, и стали легкой добычей мусульман. В 1524 году Москва запретила русским купцам бывать в Казани. Вместо этого им предложили торговую площадку возле города Василя (Васильсурска), основанного на границе Московии и Казанского ханства. Предполагалось, что после этого Казанскую ярмарку забросят не только свои купцы, но и иностранные, однако, этого не случилось. Ярмарка в Васильсурске не прижилась, а после взятия Казани в 1552 году нормального торга не стало ни там, ни здесь.

Но – осталась традиция. Когда позволяла политическая обстановка, под прикрытием крепостей и монастырей появлялись крошечные торги. Вероятно, строитель Макарьева монастыря Авраамий изначально рассчитывал на то, чтобы поддержать эту традицию под стенами своей новой обители.

По правилам, монастырские торги приурочивались ко дню памяти патронального святого. Как мы видели, не был точно известен даже год рождения Макария, однако, дата его смерти, скорее всего, исторична – 25 июля. Эта дата подходила для организации ярмарки как нельзя лучше, поскольку совпадала с расцветом волжской навигации. И уже с первых лет построения монастыря рядом с ним стал собираться стихийный торг. Монахи в него пока не вмешивались: давали раскрутиться. И наконец увидели, что пора уже и детище свое под контроль брать. Но как добиться права взимать с торговцев пошлину в пользу монастыря? Пришлось предпринять определенные «действия» в Москве. В 1627 году монастырь получил такое право.

Тем не менее, в 1640 году новый игумен Пафнутий, идя на прямой подлог, сообщает в Москву, что монастырь якобы не имеет права получать налоги от ярмарки. Видимо, Пафнутий не был доволен заключенным прежде соглашением, поскольку хотел, чтобы в казну монастыря поступали вообще все доходы. В 1641 году он получает из Москвы новую бумагу, которая давала ему неограниченный контроль над налоговыми поступлениями.

Монастырю и в самом деле нужны были деньги для организации ярмарки на новом уровне. Но расходы были, конечно, несопоставимы с доходами. Возле монастыря поставили рубленый гостиный двор, представлявший из себя крепость с башнями. На башнях сидел караул, вооруженный пищалями и пушками, готовый открыть огонь по любой банде. Внутри Гостиного двора хранились товары, жили купцы, а его территория была густо застроена. Типичный «дом» внутри Гостиного двора представлял собой лавку на первом этаже и жилье для купца на втором, и таких лавок было 889. Впрочем, торгу скоро стало тесно в пределах Двора, и монахи стали ставить возле крепости временные торговые ряды, сворачивавшиеся вне ярмарочных дней. Именно про такие постройки один из путешественников (правда, в более позднее время) писал: «Множество лавок из досок, некоторые из них имеют правильный фасад. Они составляют прямые улицы, где видишь гостиницы, ресторации, кофейные дома, театр, залы для танцев. Все эти здания расписаны и изукрашены со вкусом, но это строение, воздвигаемое как бы очарованием в несколько дней, снова исчезнет в начале августа». Позднее появился «въезжий гостин двор», а также конский двор. Монастырь обзавелся торговыми подворьями в самом Лыскове (еще при жизни Авраамия), в Москве (в Белом городе, на Сретенке); два подворья были и в Нижнем: в самом кремле, и возле Волги, на посаде. Поборы, которые платили купцы монахам за пользование инфраструктурой, могли бы подкосить любую ярмарку, но не эту: видимо, «строитель» монастыря четко определил самое выгодное с точки зрения географии место для торга, а значит, и для монастыря. А поборов было много: до унификации налогового законодательства купец платил буквально за каждое действие со своим товаром: за причаливание, за привязывание лодки, разгрузку, переноску, хранение, не говоря уже о налогах на собственно торговлю.

Но в 1653 году появился Торговый устав, который отменял мелкие поборы, и устанавливал единый налог с единицы товара. Монахи, может, и кручинились поначалу, да недолго: во-первых, этот единый налог все равно целиком оставался у них, а во-вторых, ярмарка, освобожденная от мелочного «узаконенного рэкета», еще больше расширилась, и растянулась по времени от дня памяти Макария на несколько недель.

Торговый устав был лишь началом попытки государства взять под контроль все налоги. В 1667 году Москва издает указ, по которому торговцы должны были после 5-ти дней беспошлинной торговли все прочие дни платить налог в государственную казну, монастырю же оставались только доходы от аренды торговых мест. Но оказалось, что сборщики налогов, присланные от «федералов», собрали даже меньше, чем потребовалось на их проезд к ярмарке (то есть, говоря современным языком, администрирование налога оказалось дороже, чем сам налог). Понятно, что сборщики просто договорились с монахами, которым это распоряжение было, как удар ниже пояса. И в том же 1667 году монахи добились отмены этого указа для себя лично.

Федералы ответили уже на следующий год. Поскольку монастырь не имел права давать таможенных выписей, казанский воевода придрался к каравану купцов, шедших в монастырь, и задержал его так, чтобы сорвать ярмарку. После жалобы в Москву, сдобренной, надо полагать, «чем нужно», казанским властям наказали больше так не делать. В 1681 году монастырь наконец получил право открыть у себя таможню, собирать в свою пользу все таможенные доходы, а главное, выдавать полный набор разрешительных документов. Тем же распоряжением на проведение ярмарки отводился весь июль. Однако, там же говорилось, что отныне монахи будут отчитываться за свои доходы в Москву.

В 1682 году монахи сумели оспорить последнее распоряжение, но в 1685 году Москва, одумавшись, отыграла все назад, и финансы монастыря снова попали под контроль государства. Тогда же из Москвы на ярмарку прислали постоянного финансового «смотрящего». Однако, взятки опять сделали свое дело, и в 1686 году Москва вновь подтверждает право монастыря на все таможенные доходы. А в 1687 году, поняв, что ее людей просто подкупают, Москва устанавливает за ярмаркой двойной контроль. Почуяв слабину, оживились налоговики в Лыскове. Они по сути грабили купцов, те жаловались на них в Москву, но безуспешно.

Несмотря на все перипетии, Макарьевская ярмарка пережила в 17-м столетии пору расцвета. В первые годы торговали, чем богаты здешние земли – едой, и изделиями столяров (та же Балахна славилась непревзойденной деревянной посудой). Затем добавилась рыба, а где рыба, там и соль, которую, кстати, тоже добывали в Балахне. Естественно, продавали скот, коней и все «продукты» из этих животных, например, кожи: этим промышляли и русские, и калмыки с татарами. Иногда на ярмарку пригоняли табуны ценой в 11 тысяч рублей. Был порядок, что лучших коней покупал для себя царь, для чего на всех подобных ярмарках действовали его люди. Поскольку то, что понравилось оценщику, полагалось ему непременно продать по той цене, которую он назовет, не обходилось без злоупотреблений. Существенной статьей были мед и особенно воск, «нефть» средневековья – ведь без воска не зажжешь ни одну свечу.

Только одна цифра: в 1685 году на ярмарке торговалось товаров на сумму в 127 тысяч рублей, что составляло девятую часть ВВП страны. Монастырь получил от этой торговли доходов на 7 тысяч рублей. На ярмарке были и промышленные товары. В монастыре делали свое железо и тут же продавали. Железо и изделия из него везли и из Тульского региона, а также из Швеции (сталь). Было на ярмарке много и оружия, как огневого, так и холодного. Винтовку можно было купить за два рубля, причем хорошую, а патроны торговались по копейке. Лук, жильный, дальнобойный – за 54 копейки. Если разместить заказ предварительно, можно было приобрести специально для тебя отлитую пушку или колокол, последние – даже набором. Однажды некий заказчик приобрел партию в 13 с лишком тысяч полиц (листов) железа, и больше 200 тысяч гвоздей. Торговали и драгоценными металлами, для чего существовал особый Серебряный ряд. Цитата из воспоминаний очевидца (19-й век): «Весь берег был завален привозным железом, а наиболее тяжелые отливки так и не снимались с барж. При оптовой продаже железо перегружали с судна на судно прямо на рейде. Часть судов была нагружена различных сортов рыбой, привозимой из волжского Понизовья. Продавались меха, полотна, чай, жемчуг, драгоценности, вина, оловянная посуда, самовары, разные металлические изделия, но наиболее живописным был, пожалуй, торг прямо с возов необходимою в домашнем быту деревянною посудою…»

Ярмарка в силу своего расположения на главной водной артерии страны быстро получила статус международной. Правительство запрещало иностранцам торговать внутри страны, чтобы иметь возможность обирать купцов на границе: об этом говорили указы от 1649 и 1653 годов. На этом настаивали и русские купцы, не хотевшие конкуренции. Однако, иностранцы все равно в Макарьев проникали, и их там ловили, как, например, в 1665 году поймали четырех «тезиков», то есть купцов из Средней Азии. В 1675 году у одного индийца на таможне нашли товары, купленные в Макарьеве.

Впрочем, и сами монахи не скрывали, что у них бывают персы, армяне, греки. Даром ли они сами разрешили построить на ярмарке мечеть, это рядом с монастырем-то! Чем же иностранцы торговали на ярмарке? Из Прибалтики привозили янтарь, с севера – меха и кость, с Кавказа – художественный металл и продукты питания, как и с Украины. Индусы, как жаловались на них русские купцы, «везли лучшее, что у них есть», а именно шелк, бархат, кружево и ткань, в том числе шитую золотом, драгоценные камни и жемчуг, пряности, вино, особое оружие и зеркала. Когда вы заходите в любой российский краеведческий музей, то, наверное, удивляетесь, почему в витрине «Вооружение русского воина 17-го века» и щит, и меч, и шлем непременно расписаны арабскими буквами (рисунок 28 - пример из краеведческого музея Балахны)? Потому, как все это – из Ирана, где делали элитное холодное оружие. А как это все попадало в Россию? Через Каспий, по Волге. И торговалось это в первую голову в Макарьеве. Но помимо этого, на ярмарке можно было увидеть в огромном количестве, скажем, глиняные горшки, канаты, деготь, смолу… Короче, там было все.

До царствования Петра монастырь худо-бедно, в основном путем взяток (на московском подворье постоянно стояли возы с «дарами» чиновникам), держал баланс с государством, вовремя откупаясь от очередных налоговых инициатив. Но в 1700 году Петр объявляет, что берет ярмарочные финансы под свой полный контроль. Говорят, что эту мысль ему подкинул его дьяк-воспитатель Никита Зотов, в нужном ракурсе представивший молодому монарху положение дел в Макарьеве. Петр изрек, что «Макарьевская ярмонка есть зело великое сходбище, о ней всегда думать надлежит», и засучил рукава.

Проблем и в самом деле было много, например, ужасающая криминогенная обстановка в ярмарочные дни. Но в решении ее государство, как и монастырь, не преуспело. Более того, оно оказалось довольно плохим администратором. Судя по официальным данным, чиновникам удавалось собирать деньги с торговцев гораздо хуже, чем делали до этого монахи. Так, таможенные сборы с 1701 по 1708 упали с 14,5 тысяч до 10,5 тысяч рублей. Причина этого не в последнюю очередь была в том, что государство возложило обязанность сбора налогов на откупщиков, а эта практика была признана порочной еще в 13-м веке в Золотой Орде. Государство заколебалось. Монастырю то разрешалось восстановить контроль над какими-то участками ярмарочной экономики, то у него опять отнималось это право.

В 1710 году на ярмарке наблюдается временная стабилизация и даже рост: окончилась Северная война, и в то же время к торговле активнее подключилась Сибирь. Но вскоре последовал новый удар. В 1728 году Сенат распорядился, чтобы ярмарка начиналась 29 июня, а заканчивалась 8-го июля, дабы купцы успевали на «Свернскую ярмонку». Таможенные сборы резко упали в тот же год. Вместо того, чтобы понять причину этого, правительство решило окончательно отдать таможенные доходы на откуп частникам, что и последовало в 1732 году. Откупщики, впрочем, предложили неплохую идею – поставить каменный Гостиный двор. Очевидно, они намеревались нагреть руки еще и на строительстве. Но оказалось, что в Нижнем Новгороде нет ни одного профессионального архитектора. Сами отучили: шутка ли, несколько десятилетий не строить из камня вообще ничего, кроме своего Петербурга! В 1741 году государство удалило откупщиков. Наступило какое-то подобие порядка, поскольку сбор налогов поручили особой коллегии, выбиравшейся из числа купцов по всей России. Всего в этой коллегии было почти 300 человек. Налажена наконец система учета: деньги складывались в особые запечатанные короба. Но деревянный Гостиный двор настоятельно требовал реконструкции, а в 1751 году его уничтожил паводок. Однако, денег на каменную стройку все равно не нашлось, и сошлись на том, чтобы поставить новый двор на новом месте, но тоже из дерева, что и случилось уже в 1755 году.

Но пришла новая беда: Волга, менявшая русло, стала затапливать ярмарку каждый год. Тут уж точно не помог бы мерный шест, который Петр советовал вбить монахам. Ежегодно на восстановление последствий наводнений уходило до 900 рублей. Неудивительно, что деревянный Гостиный двор к концу столетия пришел в окончательную ветхость. Вместо старого двора в 1787 году поставили новый, но опять деревянный. Однако, и он разрушался из-за половодий все более быстрыми темпами, а потом сгорел в 1798 году.

В самом конце 18-го столетия вопрос о каменном Гостином дворе встал в полный рост. Ведь даже на закате торговой деятельности, в 1805 году, знающие люди отмечали, что макарьевский торг превосходит знаменитую ярмарку в Лейпциге. Говорили, что тут толкались не только традиционные иностранцы, но даже купцы из Африки и Америки. Очевидцы пишут о верблюдах из Аравии, баржах, прошедших водным путем от берегов Рейна, и даже о французах из колоний Нового Света. Именно о таком Макарьеве написал Пушкин свои знаменитые строки, не вошедшие, однако, в «беловик» «романа» «Евгений Онегин»: «… Перед ним / Макарьев суетно хлопочет / Кипит обилием своим. / Сюда жемчуг привез индеец, / Поддельны вина европеец, / Табун бракованных коней / Пригнал заводчик из степей. / Игрок привез свои колоды / И горсть услужливых костей, / Помещик - спелых дочерей, / А дочки – прошлогодни моды. / Всяк суетится, лжет за двух / И всюду – меркантильный дух». А вот слова князя Долгорукого, сказанные им в 1813 году: «Суета всякого рода, общее стремление к торговле, движение огромных капиталов, утонченный обман в оборотах, заготовление всякого на всю Россию… Нет купца, который бы сюда не ездил, нет товара, какого бы не возили сюда. Все здесь, от роскоши до необходимого… Кареты английские и куклы Троицкие, шварцпапель и ореховый стул, хрустальные люстры и кабацкие стаканы, парижский чепчик и оренбургский армяк, Евангелие кованое и Холуйская икона, соболь стотысячный и овчина, Рафаэлева картина и «Мыши кота хоронили», Ломоносов и Совестьдараль, жасминные духи и деготь…» (автор нарочно сопоставляет «высокое и низкое», подчеркивая, что на ярмарке было все). По оценкам, в ярмарочные дни в Макарьеве даже в начале 19-го века собиралось до 160 тысяч человек.

В 1808 году комплекс новых, каменных ярмарочных зданий был закончен. Тогда же, в 1808-м, перестроили в классицистическом духе и старую Макарьевскую церковь, лишив монастырь одной из его жемчужин. Ярмарка 1812 года была особенно яркой, поскольку народ, стесненный французом, потянулся поглубже в Россию, и у ярмарки в тот год почти не было конкурентов. Конечно, тут и жульничество. Конечно, тут и зрелища, и порок всех видов (хотя ни в одном источнике не нашел я упоминания о проституции, это лишь, наверное, потому, что сие подразумевалось само собой; тем более, что в описаниях Нижегородской ярмарки я такие упоминания нашел). О зрелищах достаточно сказать, что некто князь Шаховский каждый год лепил «театр» из досок, и в сезон непрерывно давал представления – конечно, самого грубого вкуса.

Ничто не предвещало катастрофы. Но она произошла. В 1816 году ярмарка сгорела дотла. Да, пожар был страшный. Да, погибли сотни тысяч рублей, потраченные в строительство. Но почему все-таки именно этот удар стал для ярмарки роковым? Ответа нет. Говорили, что заново строить там бессмысленно – кирпич далеко возить, мастеров не найдешь. Поговаривали, что место несчастливое – то его затопляет, то оно горит. Но на самом деле подсуетились, наверное, конкуренты в Нижнем Новгороде, который был купеческой столицей Поволжья, и хотел бы заполучить к себе еще и ярмарку. И если раньше, когда силен был монастырь, о том даже разговора быть не могло, то теперь настоятели монастыря могли лишь смиренно констатировать, что перенос ярмарки в Нижний будет означать гибель обители. Однако, этот аргумент показался слишком слабым – монастырь был нужен лишь для того, чтобы обслуживать ярмарку. Если решили ее перенести в Нижний, то пусть себе умирает.

Решение о переносе ярмарки в Нижний было принято в том же 1816 году. Поскольку в Нижнем еще ничто не было готово к приему полутора сотен тысяч купцов, там развернулись уже с 1817 года масштабные строительные работы. Тоже аргумент для нижегородских властей: где строительство, там можно денег отмыть. На время Поволжье практически лишилось торга. В 1817 году купцы не знали, где им торговать, и ярмарка не состоялась. С ними стали проводить разъяснительную работу, но она не давала плодов до 1822 года, когда наконец ярмарку в Нижнем построили. Тогда все наладилось: не все ли равно купцу, торговать в Макарьеве, или выше по течению всего на сто километров?

Строения Макарьевского монастыря

	В центре почти квадратного в плане монастыря возвышается Троицкий собор (рисунок 29). Как мы помним, его поставили в 1620-х годах из дерева. К середине столетия он успел изрядно обветшать, к тому же он был шатровым, а в 1652 году шатровые храмы запретили якобы за несоответствие церковному духу. Прообразом для нового храма стал Успенский собор Московского кремля.
План монастыря

Превзойти размерами московский собор не дерзнули, но сделать его больше на аршин, чем громадина Спасо-Преображенского собора Нижегородского кремля, также сработанного под Успенский собор, все же решились. В литературе существуют две даты окончания строительства: 1658, и более достоверная – 1664. Предполагают, что его строителем был москвич Максим Апсин. Интересная особенность: средняя (из трех) апсида собора многогранная, а боковые апсиды - полукруглые (рисунок 30). И в мелочах особый шик. Хороша и роспись, выполненная костромскими мастерами в начале 18-го века, в золотое время костромской школы. К сожалению, нам не удалось попасть внутрь собора, поэтому мы рискнули воспользоваться двумя фотографиями с этого сайта. На одной изображен св. Христофор, столь любимый среди полуязычников Поволжья святой с собачьей головой, на другой - тоже редкий сюжет, Ангел Благое Молчание (рисунки 31, 32).

Огромные ворота, выкованные из местного болотного железа, уцелели до нашего времени, и считаются едва ли не лучшим произведением кузнечного искусства России 17-го века (см. рисунок 19). Железо по заданию монахов стал разведывать известный рудознатец Бобер, который в 1650 году нашел первое промышленное месторождение, и поставил сыродутную домницу. Одна домница давала в сутки 50-60 пудов железа, даже не верится, что столько можно наварить из болота! Забавно, что в советском геологическом справочнике про железо левобережья Волги в Горьковской области сказано, что получить из руды продукт "невозможно в силу глинистых примесей". Железа было так много, что подконтрольные монахам мастера делали из него здоровые «плюхи», и торговали на рынке по 2 копейки за пуд. Недорого, но с учетом, что себестоимость работы домницы в сутки составляла как раз 2 копейки, прибыль, стало быть, получалась с одного горна по рублю в день. В том числе и на эти деньги в ризнице Троицкого собора собраны были колоссальные богатства. Так, в 1838 году, когда монастырь был уже в глубоком упадке, там хранилось 25 пудов серебра в виде изделий. Только шапка архимандрита оценивалась в тех ценах в 25 тысяч рублей, а риза Богоматери унизана была почти 20-ю тысячами жемчужин. На престоле лежало Евангелие весом в 24 кг, вызолоченное и украшенное алмазами и яхонтами.

Обратите внимание на плиты, вделанные в стену собора. Так, одна плита сообщает, что в 7187 году (=1670) здесь умер митрополит Иконийский и Каприйский Афанасий. Другие надгробия собраны у стен монастыря, надписи на них в основном не очень старые, 18-19 вв. Неподалеку от Троицкого собора похоронен «строитель» монастыря Авраамий, скончавшийся в 1640 году. Над его гробницей через некоторое время воздвигли ротонду (рисунок 33). От камня с могилы Авраамия, как и от камня, под которым якобы погребены убиенные Улу Мухаммадом монахи, паломники откалывали кусочки, лечась тем самым от зубной боли. Но камни, наверное, постоянно поновляют, поскольку сегодня никаких сколов на них не наблюдается.

Макарьевская церковь пристроена к собору сбоку, соединенная с ним переходом, решенным в стиле классицизма (рисунок 34), она намного меньше, и теряется на фоне собора. Это было первое каменное строение монастыря (1652). Однако, до наших дней первоначальный вариант не уцелел. В 1808 году, при глобальной реконструкции монастыря, когда, в частности, поставили не сохранившийся Гостиный двор, на месте обветшавшего каменного храма поставили принципиально другую постройку - с колоннами и модным тогда куполом а-ля планетарий.

Зато уцелела вторая по времени постройка – Трапезная палата с Успенским храмом и колокольней (1654; рисунки 35, 36). Масштабы комплекса и его ассиметричное архитектурное решение поражали современников. На первом этаже трапезной во время ярмарок хранили товары. Здесь также была кухня, печи которой вмонтированы были в пол второго этажа, и обогревали собственно зал, где монахи ели. На втором этаже располагался парадный зал с высокими 5-метровыми сводами, а в потайных помещениях между трапезной и Успенским храмом – ризница для хранения самого ценного: жалованных царем грамот на монастырские владения и привилегии. Тут же хранилась и казна.

Колокольня (рисунок 37) является одним из интереснейших образцов тогдашнего зодчества. В нижнем ее ярусе была тюрьма, куда сажали провинившихся монахов. В этой тюрьме, вероятно, сидел и сосланный сюда митрополит Иконийский (Малая Азия) Афанасий, который прибыл защищать Никона, да вместе с ним и загремел на суд в 1666-м. Впрочем, из уважения к сану Афанасию разрешили гулять по двору в сопровождении надзирателя-монаха. Он просидел в заточении 12 лет, тут и умер (его надгробие мы уже видели). Наверняка в этой колокольне сидел и грек Арсений, который прибыл в Россию, чтобы исправить церковные книги, но после осуждения Никона также был обвинен в ереси. Этажом выше располагались келарская и библиотека. На самом верху стояли часы, которые были уже на деревянной колокольне, откуда их перенесли на каменную. Для каменной колокольни, правда, отлили более тяжелые колокола. Решение проемов окон восходит к переделке второй половины 18-го века. В 1882 году здание было перестроено (заделаны галереи, пристроено крыльцо), но не слишком значительно.

Из многочисленных кельных строений уцелело всего два корпуса. Юго-западные кельи - крайне интересное сооружение (рисунки 38, 39). Они построены в 17-м веке, но совершенно очевидно, что не раз перестраивались в 18-19-м веках. Так, левое крыло здания несет в себе практически полный комплект признаков зрелого 17-го века (впрочем, видно, что 3-й этаж надстроен в 19-м; рисунок 40), тогда как центральная "башня" содержит явно видимые переделки, причем столь многочисленные, что эта часть здания выглядит как штопаное одеяло, и напоминает в лучшем случае "усредненный" 19-й век (рисунок 41). Юго-восточные кельи (рисунок 42), или корпус архимандрита, построены в 1692 году, и на первый взгляд выглядят более цельным зданием, но, внимательно посмотрев на декор, убеждаешься, что они еще больше перестроены в 19-м столетии. Остатки декора 17-го века можно видеть лишь с "изнанки" здания (рисунок 43).

Безусловной жемчужиной монастыря, хотя и сугубо утилитарной, являются его стены и башни. Первоначально они были деревянными. Мы не знаем точного момента начала строительства деревянной фортификации, но к 1640 году весь комплекс давно был готов. Строительство каменных стен началось в 1654 году с возведения Святых каменных ворот с церковью Михаила Архангела. Правда, церковь вскоре пришлось разобрать. Дело в том, что ее врезали прямо в прясло рубленых еще, не каменных, стен. Потом, когда стены переделывали на каменные, и относили их подальше от берега, чтобы они, как более тяжелые, не сползали в воду, получилось, что церковь оказалась вне стен. Некрасиво вышло, вот монахи от нее и избавились, а заодно и от первого варианта Святых ворот. В 1670 году в монастыре появляются новые Святые врата, и новая, вместо разобранной, церковь Михаила Архангела, пятиглавая вместо одноглавой. Как мы помним, в тот самый год монастырь потрясло восстание Разина. Церковь и врата успели построить, но не успели освятить, и вкладная доска с записью об освящении, как была вделана с пустым местом там, где должна стоять дата, так до сих пор в таком виде и сохраняется. Во время штурма и ворота, и церковь повредились от пушек и погорели. Только в 1673 году восстановили обе постройки. Ныне Святые ворота сами по себе (рисунки 44, 45) представляют из себя гармоничное, приземистое, и в то же время широкое сооружение с ярким, хотя и не чрезмерным, декором. Это было бы более очевидно, если бы над ними не поднималась церковь Михаила, несколько даже "украинская" в своей пышности. К церкви, на второй этаж, с внутренней стороны ведет очень красивая лестница (рисунок 46). В арке ворот можно полюбоваться на фрески: они, конечно, плохо сохранились, но все равно видно, что искони они были выполнены в нарочито мрачной манере (рисунки 47, 48). Наверное, это канон был такой для монастырских ворот, типа оставь надежды: в ряде монастырей мы видели столь же неприветливые рисунки именно в воротах.

Но с новыми Святыми воротами мы несколько забежали вперед. В 1661 году монастырь начал долгое строительство прочих каменных оборонительных сооружений. Строили москвичи, им помогали мастера из Нижнего, Балахны, Городца и Пуреха. Когда в 1670 году разинцы штурмовали крепость, летопись особо отмечает, что стена была где каменной, а где и деревянной. В 1673 году, восстановив Святые ворота с церковью, протянули наконец каменную стену, обращенную к Волге. Стена со всеми башнями построена была только к 1677 году. Деталей строительства монастырская летопись не сохранила. Считается, что первой возвели прямоугольную юго-восточную башню (это хорошо видно на знаменитой иконе Симона Ушакова 1661 года, зафиксировавшей вид монастыря в разгар строительства), которую сначала хотели сделать угловой, но после корректировок плана будущей крепости в сторону увеличения она оказалась утопленной в стену, «глухой».

Всего длина крепостной стены составляет 812 метров. Башни настоящие, боевые, в 3-4 яруса. В стенах мы видим наклонные бойницы для литья вара, то есть раскаленной смолы – все, как фортификация диктовала. А еще говорят, что де монастырские стены не носили фортификационного начала, что они были чисто символическими, и изображали скорее духовную брань, нежели мирскую!

Совершим обход стен, двигаясь от Святых ворот налево, по внешней стороне (заглядывая и на внутреннюю). Первое прясло лишено оборонительного значения, поскольку в него встроены кельи, о которых мы умолчали при перечислении прочих, отдельно стоящих келий (рисунок 49). Судя по декору, это случилось уже как минимум в конце 17-го века. С внутренней стороны стени кельи можно посмотреть более подробно (рисунок 50). Башня сохранила фортификационные черты, но увенчана крестом с маковкой: в 1786 году в ней устроили церковь во имя Григория Пельмешского, ученика Макария (рисунок 51).

Следующее прясло и уголовая, юго-западная круглая башня представляют собой типичные, неиспорченные образцы фортификации (рисунок 52). Описанные уже Юго-западные кельи пристроены к стене вплотную, но не по всей ее длине, и отчасти боевой ход можно рассмотреть с обратной стороны. Гуляя вдоль двух описанных прясел, мы идем по бетонной набережной, которая сделана в советское время для предотвращения полного разрушения монастыря водой Волги (рисунок 53). Именно здесь, между монастырем и Волгой, было некогда Святое, или Желтое озеро - а ведь сегодня от стен до уреза воды метров 10, не больше! Положение озера можно видеть на старых планах, которые мы публиковали выше. Места было столько, что теоретически даже рассматривалась возможность разместить здесь ярмарку (см. выше).

Поворачиваем на 90 градусов, и идем вперед. Впереди - два прясла (рисунок 54). Первое ограничено квадратной башней (рисунки 55, 56), второе, завершающее этот периметр - разрушенной ныне круглой башней (рисунок 57), рухнувшей еще в 19-м столетии. Собственно, мы идем по территории Делового двора монастыря, от которого ныне не осталось и следа. Ров, который идет перед стеной, и кажется таким исконным, не должен вводить в заблуждение: это - дамба, которая сдерживает натиск воды. Составить представление о характере башен Делового двора мы можем ныне лишь по старым чертежам (рисунок 58). Если мы посмотрим чуть налево вперед, то увидим место, где стоял впечатляющий каменный корпус Гостиного двора на завершающем этапе существования (см. выше). Но древняя ярмарка была не здесь, а где - еще увидим.

Снова сворачиваем на 90 градусов, и видим примерно ту же картину (рисунок 59): современный ров, квадратная башня в конце первого прясла, проездная, со следами какого-то привратного устройства для ограничения входа (рисунок 60), круглая угловая башня (рисунок 61). Эта стена всегда была внешней для монастыря, всегда приступной, поэтому, если присмотреться, сделана особенно качественно. Но высота стен сегодня из-за искусственного рва не воспринимается столь остро, как в древности.

Снова свернем на 90 градусов направо у башни, вершинка которой смешно наклонилась набок. Перед нами - очень важное прясло. Во-первых, оно не прямое, а искривленное, что хорошо видно на плане монастыря, и причины чего толком неизвестны (рисунок 62). Во-вторых, у квадратной башни, которая традиционно стоит в центре стены, сохранился, хотя и испорченный, древний боковой въезд (рисунки 63, 64, 65). Вспомните предыдущую проездную башню - прямой вход в нее просто прорублен посередине явно в позднее время. Здесь мы видим, что некогда в башню въезжали сбоку, чтобы враг сделал возле стены лишний поворот, и лишний раз подставился. Такую конструкцию хорошо видно башне Нур-Али в Казанском кремле 16-го века, и в древнейшей части Спасской башни того же кремля.

Но самое главное я приберег на "в-третьих": перед нами - территория древнейшей ярмарки (рисунок 66). Походите по полю (рисунок 67), на котором и сегодня видны остатки каких-то строений; торчит из земли кирпичный развал, там - просто холм, и кто знает, что внутри. Вот волжский берег, ныне запущенный, на котором прежде была пристань, и где товаров торговалось на миллионы рублей (рисунок 68). Можно так долго ходить, и усиленно вбивать в голову подобные мысли, но все равно не верится, что знаменитая ярмарка была именно здесь.Заканчивается второе прясло крепкой юго-западной башней (рисунок 69).

Нам осталось рассмотреть последнее прясло (рисунок 70), в которое вмонтировано сооружение, имеющее опять же аналогии в Казанском кремле (рисунок 71). Скорее всего, это такие же кельи, с которых мы начали наш обход. С внутренней стороны хорошо видно, что Святые ворота как бы вмонтированы в комплекс этого строения (рисунок 72), а там, где снаружи стена сохраняет привычный вид (как, например, возле круглой угловой башни), там она и изнутри имеет нормальный боевой ход (рисунок 73). На этом наша экскурсия по стенам закончена.

Сходство с настоящей крепостью еще усилилось бы, кабы можно было посмотреть на второй пояс стен, внешний, не сохранившийся (рисунок 74). Эта вторая внешняя стена, более низкая, чем первая, устроена была для того, чтобы нападавшие попадали как бы в каменный мешок, преодолев первую линию обороны. Въезд же в Святые ворота был оформлен настоящим барбаканом в европейском духе. Не забудем и о том, что периметр, который мы видим сегодня – лишь часть крепости, и что западнее располагалась территория Делового двора, забранная стенами: их периметр составлял 639 метров. На Деловом дворе были хозяйственные службы монастыря – конюшни, мастерские, и даже собственная пивоварня.

Чем же вооружен был гарнизон монастыря? 13 пушек, 17 самопалов, то есть тоже пушек, но облегченных, 25 пищалей, мушкеты, 103 бердыша и масса холодного оружия – вот наверняка не полный перечень арсенала. Добавим к этому 19 бочек пороха, 690 ядер и 100 пудов свинца, а также приспособления для ремонта вооружения. Если сопоставить это с вооружением крепости Суздаля, сравнение будет не в пользу Суздаля. Причина столь сильного вооружения была одна: монахи боялись. Около 200 монахов сами по себе могли бы составить грозную силу, но, в отличие от Пересвета, не желали брать в руки оружия. Поэтому монастырь стал принимать на службу ветеранов – старых, но еще годных в дело стрельцов. Во время же разинского восстания, как мы видели, защищать ненавистную многим обитель согнали окрестных крестьян. Наемники жили в Деловом дворе. Запретил практику наемничества только Петр, напуганный стрелецким бунтом. И с 18-го века приписные крестьяне получили в обязанность еще и охранять монастырь.

Эпилог

На этом, пожалуй, стоит завершить наш короткий рассказ, и подвести какой-то итог. Возможно, кому-то показалось, что мы слишком строги к монахам, и представили их какими-то стяжателями, не упомянув о том, что многие названные нами лица из числа настоятелей монастыря были самыми учеными людьми в тогдашней России (например, Тихон – один из отцов российского стихосложения). Мы сделали это намеренно. Мы хотели, чтобы это был в первую голову экономический очерк. И вот какая экономика получается.

Безусловно, Макарьевский монастырь был неприятным соседом растущему Лыскову. Возможно, именно он не дал развиться Лыскову в такой же полноценный экономический центр, как Городец или Балахна. Но монастырь дал начало самому амбициозному экономическому проекту России 17-го столетия – ярмарке. Смогло бы государство сделать что-то подобное? Конечно, нет. Надо ли так уж сурово осуждать монахов за то, что они зарабатывали деньги? Утверждать такое было бы излишне пролетарским порывом. Монахов можно осудить разве что за то, что они много копили и тратили на разные ювелирные изделия, а не вкладывали в экономику. С другой стороны, в тогдашнем государстве, которое изматывало своими взятками, и не поощряло инвестиции, это, наверное, было и невозможно. Факт, что вокруг монастыря богатели все, а не только сами монахи. И крестьянин, зарабатывающий только на аренде помещения сто рублей в сезон, а потом сам становящийся купцом – это «правильный» крестьянин. Государство же, взяв ярмарку под контроль, ее и разорило. Так что монахи были лучше государства. А что ругались друг с другом – так где деньги, там и ругань.

Литература

1. Н. Филатов. Три века Макарьевско-Нижегородской ярмарки. НН, 2003. Полная материалов, хорошо написанная книга, содержащая массу фактуры - по сути, основной на сегодня источник для любого, кто хочет подробнее узнать о двух ярмарках. Не скроем, во многих местах нашего рассказа мы следовали за изложением этой книги.

2. Сб. Легенды и предания Волги-реки. НН, 2002. Полное собрание поволжских былей, содержащее себе, в частности, описание быта Лыскова под грузинским царевичем, и другие рассказы об интересующем нас регионе.

3. Н. Филатов. Нижегородский край в русском летописании. НН, 2003. Содержит документы по истории Макарьева и Лыскова. К сожалению, не все комментарии, в частности, к сражению у Лыскова, корректны (кажется, автор в угоду своему видению "подправил" летописный текст).

4. И. Кирьянов. Старинные крепости Нижегородского поволжья. Горький, 1961. Первоклассная глава о крепости в Лыскове. Книга есть в интернете.

5. Многочисленные краткие описания Макарьева, размещенные в интернете, которые, к сожалению, надо все перепроверять.

Евгений Арсюхин, Наталия Андрианова

2004