Предыстория. Происхождение имени. Человек обитал на территории нынешней Балахны еще в каменном веке. Археологи выделяют особую балахнинскую культуру эпохи неолита (конец 4-го – 3-е тысячелетие до РХ): именно возле Балахны обнаружена первая, оказавшаяся характерной для этой культуры, стоянка. Первые «балахнинцы» жили крошечными поселками в 3-4 полуземлянки; в каждой землянке были погреба и хозяйственные ямы. Они делали каменные орудия, лепили горшки, охотились, рыбачили, словом, мало отличались от своих коллег по новокаменному веку.

Окрестности Балахны изучены очень плохо, и после неолита в археологической летописи региона зияет провал. Крайне интригующим остается совершенно не исследованный вопрос: правда ли, что на месте будущей русской Балахны некогда существовал булгарский город? Попробуем собрать все мнения о дорусском прошлом Балахны.

Исследователь А. Орлов пишет, что еще в 11-м столетии на месте Балахны существовал булгарский поселок, а рядом с ним - крупная ярмарка, которая, после основания русского Нижнего Новгорода (1221), не выдержала конкуренции с нижегородской и разорилась. В окрестностях Балахны, пишет г-н Орлов, есть три селения с названием «Курмыш», что значит «приграничная застава». Видимо, если прав г-н Орлов, Балахна была одним из таких «курмышей». Балахнинские «курмыши» - часть гигантского полукольца аналогичных топонимов, которые, видимо, маркировали границу между Булгарией и Владимиро-Суздальской Русью по состоянию на 12-й век. Это полукольцо располагается по левому берегу Оки (А. Орлов пишет, что только в пределах Владимирской губернии - 6 «курмышей»), а на юге заканчивается у Елатьмы в Тамбовской губернии. Топонимические изыскания вроде бы убеждают, но никаких письменных или археологических данных о булгарской ярмарке в пра-Балахне А. Орлов не приводит.

Похоже, о дорусском прошлом Балахны может рассказать только ее собственное название. Слово даже навскидку не кажется русским. Но чье оно? Попытки расшифровать название «Балахна» из русского потерпели, на мой взгляд, полное поражение. Так, некоторые краеведы, ссылаясь на местные предания, говорят, что, когда русский царь (видимо, Иван III) поселил здесь пленных новгородцев, и заставил добывать соль, те, изможденные тяжелыми условиями работы в едком рассоле, обратились к нему с просьбой выдать им балахоны. Царь согласился, и люди в балахонах заполонили поселок, который потому и прозвали «Балахной». Излишне говорить, что даже в извращенной экономике Московской Руси надеть балахон можно было и без помощи царя, не говоря уже о том, что само слово «балахон» - не русское, а персидское, на каковом языке оно значит «халат», а в халате соль добывать, согласитесь, неудобно.

Другие краеведы вспоминают, что в старом русском языке маленькие болота назывались «болохонцами», откуда, говорят они, и взялось имя города. Это уже лучше, но оппоненты справедливо отмечают, что в регионе рассеяно 14 местечек с названием «Балахна», возле которых вообще нет никаких болот. Конечно, они могли высохнуть, но все же продолжим поиски дальше.

Иные пишут, что будущая Балахна искони застраивалась хаотично, разбросана была вольно, и люди в ней жили вольные, необузданные – те, кто в погоне за длинным рублем пускался на соляные промыслы (подробнее о них ниже). И вот некоторые историки вспоминают, что в старом русском говоре «балахна» значило-де «ротозейство, неряха, разиня, настежь открытые ворота, не в меру широкий мешок, распашонка». В то же время «балахвост», «балахрыст», «балахрыстничать» - «шататься, шлендать, бить баклуши». Значит, здесь только и делали, что били баклуши, а не занимались трудным соляным промыслом? Сторонники этой версии рисуют Балахну в манере «дикого Запада», видимо, вдохновившись просмотром вестернов. Но, на мой взгляд, это, в свою очередь – ни что иное, как вестернизация нашей истории.

Не лучше версия про то, что, якобы, первыми поселенцами в городе были ссыльные новгородцы (см. ниже – это не так), вот и получилось: волохонцы (от р. Волхов) – балахонцы.

В порядке бреда, я тоже могу предложить свою версию – с таким же успехом. Ведь в Балахне существовало местное словцо «балахонка», которое обозначало меру дров в 1,1 кубическую сажень. Ну а поскольку для варки соли дрова нужны постоянно, на рынке того же Нижнего появлялись промышленники из Балахны, требовали себе балахонок, и их самих прозвали в шутку «балахонками», а потом весь город - «Балахна». Смешно? Не смешнее, чем предыдущие версии.

Гипотезы, связывающие имя города с тюркскими корнями, выглядят куда более обоснованно. Но, конечно, не такие, как якобы «Балахна» = «балаган + хан». Помните, выше мы писали, что на месте Балахны был прежде булгарский торг? Вот булгары и торговали там со своих балаганов, а, поскольку ярмарка вместе с балаганами принадлежала хану, от слияния этих слов и получилась «Балахна». На самом деле, еще в советские годы историк Ахмет Булатов убедительно показал, что «Балахна» безо всякой натяжки выводится из персидского «бала ханэ», что значит «высокая постройка», или просто – Верхний Город (отсюда современное слово «балкон»). В данном случае «верхний» - значит, видимо, что он был самым верхним по волжскому течению в цепи тюркских городов. Именно такую версию происхождения названия города я считаю наиболее обоснованной. Но, увы, есть одна неприятность: как известно, город впервые упоминается в начале 15-го столетия, и назывался он тогда вовсе не Балахна, а Соль-на-Городце. Современное же название фиксируется лишь в 1536 году, когда Иван III, после нападения казанцев, решает строить тут крепость. Непонятно, почему ранняя письменная традиция не зафиксировала исконное, как считают сторонники булгарской версии, название города, но оно, тем не менее, не забылось, а всплыло вдруг в 16-м столетии? Мы вернемся к разрешению этой загадки в своем месте.

Практически ничего о дорусской Балахне не может рассказать и этнография. Татарский публицист Азат Ахунов, побывавший недавно в Балахне, констатирует, что татары (мишары) тут есть, но немного. Возможно, это именно те татары, которые остались здесь со времен Булгарии? Но, как пишет сам Ахунов, «в основной массе - это выходцы из Ульяновской области, потомки раскулаченных в 30-е годы зажиточных мишар. Те в свое время приехали сюда на строительство местной ГРЭС, да так и остались в этом маленьком городе, пустили здесь корни…». Единственным аргументом в пользу раннего происхождения этих татар могли бы служить некоторые особенности в религии и в погребальном обряде, которые фиксирует у них г-н Ахунов. По его словам, местные татары «хоронят усопших в ровной квадратной могиле, кладя покойника по центру и накрывая его грубо сколоченным деревянным ящиком. В этом же ящике они доставляют тело на кладбище». При этом они не делают бокового углубления в могиле – «лэхет», которого требует шариат, объясняя, что почвы тут песчаные, и толку нет – все равно обвалится. Эти особенности можно было бы объявить сугубо местными, и очень древними, если бы г-н Ахунов сопоставил их с таковыми у современных татар Ульяновской области. Мы, не знатоки этнографии, такого сопоставления проделать не можем. Скорее всего, все-таки, татары привезли эти традиции из Ульяновской области.

Подводя итог, можно констатировать, что у нас нет ни единого твердого свидетельства существования на месте Балахны булгарской фактории, кроме факта нахождения города в узле возможных пограничных крепостей – «курмышей». По моему мнению, булгарская крепость здесь все-таки была, как была она на месте Городца, и точно – на месте Нижнего Новгорода. Однако, для ее обнаружения нужны серьезные раскопки, которые пока не предпринимались. Полагаю, что называлась она не «Балахна», а как-то иначе, и исчезла еще до русской колонизации края, не оставив почти никаких следов о себе.

Основание Балахны. По преданию, поселок Соль-на-Городце основали в 1394 году купцы Иван Ястребов и братья Федор и Нефедей Ляпины. Они попали в плен к татарам, оттуда их продали Пермь (в Сибирское ханство?), где они, вероятно, постигли основы солевого промысла. Вернувшись в родные края, они нашли соль на месте будущей Балахны, и стали разрабатывать «Усолье». Возле этого, единственного в пределах тогдашней России соляного месторождения, и заложили поселок Соль-на-Городце.

Поселок находился в пределах Городецкого удельного княжества. На бумаге он впервые упоминается в 1401-1402 годах, в духовной грамоте (завещании) серпуховского князя Владимира Андреевича. Князь пишет, что доходы с Соли-на-Городце делятся равно между двумя его сыновьями, Семеном и Ярославом, кроме доходов с Федоровской варницы (она принадлежала Федоровскому монастырю в Городце, а потому сыновья князя и не могли ею распоряжаться). «А иной никто не вступается в Городецкие варницы без позволения детей моих», - пишет князь, и становится очевидным, что уже через десяток лет после начала регулярного соляного промысла князья сообразили, какие это огромные деньги и выгоды.

Значение поселка еще более укрепилось, когда в 1408 году в него хлынули люди из Городца, разоренного Едигеем. Третий, еще более решительный импульс к развитию поселок получил в 1478 (или в 1489) году, когда Иван III поселил здесь ссыльных граждан из захваченного им Великого Новгорода. Эти новгородцы, понятно, должны были работать на казну, и варить соль. С 1532 года здешние солевые варницы начинают постоянно фигурировать в экономических реестрах Московского государства.

Что из себя представлял соляной промысел – про это можно узнать в местном музее (рисунок 1). Вообще, соль была одной из основ средневековой экономики. Поскольку Россия экспортировала много рыбы, причем рыбы соленой, соль необходима была казне в огромных количествах. Древние греки, которые также богатели от рыбной торговли, решали задачу просто: их колонии стояли по берегам морей, откуда они и выпаривали соль. Но в тогдашней России морей не было, не было бы и соли, кабы не Балахна. Чтобы добыть соль, надо докопаться до соленосного слоя. Для этого бурили вертикальные колодцы глубиной порой до 50-ти метров. Стенки этих колодцев делали из стволов деревьев, в которых выдалбливали сердцевину. В колодце плескался мутный рассол – его поднимали наверх, и уже наверху выпаривали в цренах – гигантских, несколько метров в диаметре, сковородах. Технологический процесс варки занимал до четырех дней. В 1674-1676 годах в Балахне фиксируется 33 рассольных трубы, возле которых работало 25 тысяч бадей с рассолом; его выпаривали на 86 варницах.

К началу 16-го века поселок здорово разбогател, а главное, поменял имя. Поскольку после краткой записи в цитированной духовной он упоминается письменными источниками в следующий раз только в 1536 году, уже как Балахна, мы не знаем, в какой момент, и из каких резонов, произошла эта смена имени. Но позвольте мне высказать здесь одно соображение, которые я обещал сформулировать выше.

Мы уже показали, что лучшая этимология слова «Балахна» – персидская. Именно это обстоятельство мешает нам относить время появления топонима к домонгольской эпохе, поскольку в Волжской Булгарии неизвестны топонимы персидского происхождения. Другое дело – Золотая Орда. Классический пример персидского топонима в Золотой Орде – «Гюлистан»=«Розовый сад»: так назывался едва ли не второй по величине город в государстве. В Орде было много персов. С Персией, где тогда сидела родственная, хотя и недружественная династия Ильханов, поддерживались постоянные контакты. Итак, персы у нас есть. Но что связало персов и эти места?

Мы полагаем, что поселок у варниц основали, как было сказано выше, вовсе не персы, а русские. Но в течение 15-го столетия в Соль-на-Городце стали стекаться персы - специалисты по варке соли с Каспия. Их гнали на север политические потрясения: гибель столицы Золотой Орды, Сарая, распад золотоордынского государства, неурядицы в самом Иране. Персы или крестились, или некоторое время сохраняли свою веру, но в любом случае, будучи ценными специалистами, спокойно работали на новой родине. Они-то и придумали для своего нового пристанища имя «Бала хане», Верхнее Поселение, которое для них, привыкших видеть Волгу в ее низовьях, было действительно верхним (по течению). Быть может, все еще проще, и эти персы прибыли из районов расположения двух горных хребтов вокруг Каспия: Большого и Малого Балахана. Ведь и там водится соль, там тоже были специалисты по ее добыче. Обрусев, персидское имя вытеснило неудобное и громоздкое "Соль-на-Городце", тем более, что Городец к тому моменту давно потерял влияние. Кто-то из этих персов или их потомков мог разъехаться окрест, и заняться другим промыслом: недаром в округе есть и другие деревни с корнем «балахн»: две в Ивановской области, и две – в Чкаловском районе Нижегородской области.

В 15-м столетии вокруг Нижнего было крайне неспокойно, и тем удивительней, что летописи ни разу не говорят о разорении Балахны. Вероятно, такие события или просто не фиксировались, или люди приучились при появлении врага быстро убегать, прихватывая все ценное, а деревянные орудия промысла уничтожать. Но это лишь догадки. К 1536 году, во всяком случае, Балахна разбогатела настолько, что бегать стало уже как-то не с руки. Москва же, качая из Балахны колоссальные деньги, даже не озаботилась защитой своей кормилицы. И жестоко об этом пожалела.

Было 6-е января, Богоявление, ранее утро. Народ в Балахне пил, празднуя это событие, а кто уже и спал, и казанские татары это знали. Безвестно, то есть не наследив по дороге, они подошли к «пребогатому» городу, как они сами называли его, и зажгли дворы. Татар было совсем немного, по их собственным меркам, около 6 тысяч человек, но они могли совершать большие дела и гораздо меньшим числом. Русские источники говорят, что «черные люди» попытались сопротивляться, но, не умея военного дела, быстро проиграли. Татарские источники уверяют, что сопротивления не было вообще. Дальше – новые расхождения. По русским источникам, весть о разорении Балахны быстро дошла до воевод великого князя в Нижнем Новгороде, и татары едва ли не в тот же день ушли из Балахны с «полоном». По татарской версии событий, им никто не мешал. Полон их также не интересовал, о чем сохранилось прямое свидетельство – людей убивали, зато брали ценности, причем исключительно золото, серебро и драгоценные ткани. Меха татар не интересовали, их сжигали. И, после длительного грабежа, отяжелев от золота, татарское войско беспрепятственно ушло в Казань. Скорее всего, так на самом деле и было.

Отметим, что богатство Балахны выглядит каким-то фантастическим на фоне общей бедности того времени в России. Понятно, что Балахна варила соль для московского великого князя. Но, видимо, речь не шла о голой эксплуатации, и горожане умудрялись зарабатывать и на свой прокорм. А может, все перечисленные вещи татары взяли в лабазе московского надзирателя за промыслами, а сами «балахонцы» (так называет их летопись) были бедны, и так слабы от постоянной работы, что татары даже не стали брать их в плен, кто знает?

Зато сразу после погрома Елена Глинская, правившая тогда вместе со своим малолетним сыном Иваном, взялась за ум. 20 июля 1536 года в Балахне начинается строительство земляной крепости. 8 октября того же года строительство уже закончено: валы насыпаны, стены срублены и водружены на валы. Елена в указе о строительстве постаралась не акцентировать внимания на собственной оплошности. Необходимость строительства она мотивирует тем, что «посад велик, а людей много». Крепость представляла из себя квадрат земляных валов, увенчанных деревянными стенами и башнями.

Уже в следующем 1537 году новая крепость подвергается капитальному погрому, детали которого, к сожалению, неизвестны. В тот год из Казани вышло два татарских отряда. В Москве царила смута между удельным князем Андреем Старицким и правительством Елены Глинской, в Казани же на престоле сидел деятельный хан Сафа из династии крымских Гиреев. Ситуацией он воспользовался по полной программе. Помимо Балахны, этот отряд разорил Городец и Юрьевец, но Нижний Новгород взять ни этому отряду, ни другому, под предводительством «царевича», не удалось.

Трудно сказать, извлекли ли тогдашние военные еще один урок из этой истории. Летописи каждый год сообщают нам имена воеводы в Нижнем Новгороде и в Васильсурске, но про воеводу в Балахне мы слышим лишь один раз, в 1565 году, когда тут воеводил «меньшой Григорьев сын Волынский». Однако, крепость в Балахне стояла, и после погрома 1537 года ее явно быстро восстановили. Кто же там верховодил? Вероятно, загадочные «воеводы за городом», которые упоминаются рядом с нижегородскими воеводами. Некоторые историки представляют их как неких «объездчиков», дежуривших в поле, на деле же они, вероятно, перемещались по окрестным крепостям, вроде Балахны или Лыскова, наводя в них по очереди порядок.

Посещение Балахны Иваном Грозным. Расцвет экономики города. Победа над Казанским ханством была встречена в Балахне, надо полагать, аплодисментами – двух татарских набегов было достаточно, чтобы не любить Казань. Тем более, что Балахна повидала триумфатора, Ивана Грозного, живьем: после торжественной встречи в Нижнем, царь по реке добрался до Балахны, пересел наконец с корабля на коня, и поскакал во Владимир. В память о себе и победе Иван Грозный распорядился построить в Балахне амбициозную Никольскую церковь в модном тогда, и, кстати, позаимствованном из казанской архитектуры, шатровом стиле. Она сохранилась до нашего времени.

Внимание царя к городу проявилось еще и в том, что в 1656 году Иван Грозный, отбирая лучшие в России земли в свою опричнину, свое личное владение, взял кроме прочего и «Балахну с Узолою». Исследователи полагают, что под Узолой понимается Заузольская волость. Река Узола течет на другом берегу Волги, и «тянет» больше к Городцу. Поэтому сей пассаж надо понимать так, что Балахна, став городом, более значительным, нежели Городец, контролировала в административном плане и противоположный берег Волги. Но это не главное, а важно то, чем же привлекла Балахна царя?

Понятно, что солью, но уже не только ею. Балахнинские мастера участвуют в возведении собора Василия Блаженного в Москве (кстати, это тоже памятник покорению Казанского ханства, и не стоит сомневаться, что мастеров для политической стройки царь отбирал лично). Балахнинские ремесленники уже тогда показали себя едва ли не лучшими в России специалистами по производству изразцов (рисунок 2). Несколько ранее мастера-кирпичники из Балахны уже работали в Москве при возведении кремля. Изготовление изразцов и кирпичей, после добычи соли, стало ее второй опорой. И не ирония ли это судьбы: ведь делать изразцы русские научились у золотоордынских мастеров через казанское посредничество. В Золотой Орде на высоком уровне стояло и производство кирпичей, о котором в старой России не слышали (предпочитали тесаные каменные блоки). Кто знает, может, среди персов, прибывших с Нижней Волги в Балахну, были не только солевары, но и мастера по изготовлению изразцов, и кирпичники? Дело золотоордынских мастеров попало в Балахне в хорошие руки, и до 17-го столетия, если не позже, Балахна славилась и кирпичами, и изразцами. Вершиной местного творчества принято считать Спасскую церковь, возведенную в 1660-х годах солепромышленником в память о родственниках, погибших от «морового поветрия». К тому времени балахнинские изразцы вошли в моду по всей Верхней Волге, особенно ярко проявив себя в Ярославле и Костроме.

Несколько позже развилось в Балахне судостроение. Строить корабли толком не умели ни русские, ни татары. Не обошлось поэтому и тут без иностранного влияния, на этот раз – западного. В 1633, 1636 и 1639 годах Россию посещало так называемое Голштинское посольство, организованное герцогом Шлезвиг-Голштинским Фридрихом III. Это было грандиозное дипломатическое предприятие – посольству выделили даже особый каменный дом в Москве, правда, конфискованный у впавшего в немилость архиепископа Суздальского, сосланного незадолго до этого в Сибирь. Это здание располагалось в Китай-Городе, на углу Варварки и Рыбного переулка (на старинной гравюре, как ориентир, видно уцелевшее до наших дней здание Старого Английского двора; рисунок 3). Посольский двор на тот момент был занят дипломатами персидского шаха, и это не случайное совпадение. Иностранцы хотели прорваться через Россию на Каспий и Иран. Собственно, они туда и поплыли, и об этом путешествии секретарь посольства Адам Олеарий оставил бесценные для нашей истории записки и рисунки.

Уже во время первого посольства стороны договорились о том, что для плавания по Волге и для торговли шелком с Персией Россия построит 10 кораблей. Решили строить в Балахне, прислав туда иностранных специалистов. Почему именно там? Вероятно, в Балахне на высоком уровне стояло плотницкое ремесло, и в Москве это знали. Условие у московского царя было одно – чтобы иностранцы не скрывали от русских своего мастерства. В 1636 году первое судно из ели сошло на воду, на нем подняли голштинский флаг, а назвали в честь монарха - «Фридерик» (рисунок 4). Это был современный по тем временам корабль, в длину 38,6 метров, в ширину – 12,2, в высоту – 4, имевший три мачты и двенадцать пар весел, он мог брать на борт до 125 человек. Несколько пушек стреляли при необходимости каменными и чугунными ядрами. Однако, первое плавание корабля оказалось и последним – 14 ноября того же 1636 года он в бурю разбился о камни около города Низибата в современном Дагестане. Поняв, что русские плотники уже всему научились, правительство не санкционировало постройку остальных судов.

А ведь действительно научились. С тех пор в Балахне постоянно строили парусные суда, главным образом военные. В 1695 году, когда Петр стал готовиться к Азовскому походу, он именно тут заказал большую партию военных парусников, а для гарантий качества – присылает в Балахну в 1699 иностранных специалистов. С их помощью местные стали делать и речные суда, и шхуны для Каспийского моря. В 1722 году они получают от царя заказ на строительство кораблей для Балтики. С 1845 года в Балахне начали производство пароходов и барж. Было время, когда в год строили сто барж. Кокоры – детали кораблей – попали даже в герб города (рисунок 5).Побочным продуктом кораблестроения было столярное ремесло. Балахна в 18-м столетии стала центром распространения деревянной культовой скульптуры, вообще-то для России не характерной (рисунок 6). До сих пор самые впечатляющие коллекции этого вида искусства - в Балахне, и в городах неподалеку от нее, например, в Юрьеве Польском.Не была чужда Балахне и "городецкая" глухая резьба, хотя из-за того, что подъем Городца в 19-м столетии пришелся уже на упадок Балахны, это искусство считается сугубо городецким. В балахнинском музее, однако, есть несколько достойных образцов местного производства (рисунок 7).

Смутное время. Упадок экономики города. В Смуту Балахна, очевидно, поначалу поддержала Лжедмитриев, во всяком случае, Лжедмитрия II – точно. Можно осторожно предположить, что в городе были недовольны налоговой политикой московской власти, и получили от Самозванцев некие обещания. Летом 1608 года от Лжедмитрия II прибыли гонцы, казаки и литовцы, и совратили на свою сторону воеводу Балахны. Он со своим коллегой из Арзамаса, а также с прямой поддержкой литовцев из Тушина, попытался взять Нижний, но крепость не сдалась. В декабре верные Василию Шуйскому люди из нижегородского кремля пошли в наступление, и 2 декабря Балахну взяли штурмом, и силой принудил горожан целовать крест законной власти. С другой стороны, «черные люди» города, видимо, изначально были против Самозванца. Так, некто Ивашка Кувшинников в том же году подбил местную чернь идти, бить людей Лисовского под Лух, что они с успехом и сделали уже в следующем 1609 году. А в 1610 году город разорили какие-то казаки, причем они сожгли практически все, во всяком случае, все храмы после этого пришлось перестраивать.

Дальше – еще интереснее. «Гражданин Минин», организатор знаменитого похода на Москву, которым, как верят многие, спаслась Россия, был родом именно из Балахны. Точная дата рождения Минина неизвестна, зато известна его родословная. Его родителей звали Мина и Домника, фамилия их была Анкудиновы, так что Минин – это, скорее, прозвище, а фамилия у него – Анкудинов. Отец героя, Мина, как и все балахнинцы, варил соль; а вот Козьма выбрался в Нижний и занялся торговлей мясом, что и определило его будущую политическую карьеру. В Балахне стоит памятник Минину. История его необычна. Его отлили в 1943 году, и поставили в Горьком, но в 1980-е годы он чем-то не приглянулся тамошним партийным боссам, и его «сослали» в Балахну. Памятник интересен как образец скульптуры военного времени.

Когда Минин и князь Дмитрий Пожарский поняли, что собрали в Нижнем достаточно сил, то двинулись на Ярославль через Балахну. И в Балахне задержались надолго. Судя по одним источникам, балахнинцы сами с охотой снабжали воинство освободителей деньгами («казной»). Но другие источники показывают, что было не так. Явившись в город, Минин потребовал от каждого отдать на ратное дело две трети имущества (именно так поступил и он сам, когда бросал клич о походе). Многие согласились тут же, но многие заявили, что бедны, и Минин приказал таким хитрецам рубить руки. Видимо, сбор денег в Балахне был едва ли не самым важным элементом похода: других столь же богатых городов по пути войска просто не было. Видно также, что Минин не слишком миндальничал со своими земляками. Дело тянулось, вероятно, долго, поскольку князь Пожарский успел поставить в Балахне свой походный дворец.

Для Балахны Смута закончилась 4 января 1615 года, когда возле этого города, в Васильевой слободке, боярин Борис Лыков и его воины побили неких бродячих «Черкасов»: кто не попал в плен – потонул в Волге, и лишь немногие ушли к себе в «окраинные городки». При ближайшем рассмотрении «черкасами» оказываются казаки Захария Заруцкого, сжегшие многие мелкие крепости в Поволжье в 1614 году. В операции участвовал и князь Дмитрий Пожарский: будучи обиженным Боярской Думой (как же, не признала она его геройства, сочла, что род Салтыковых почтеннее, чем Пожарских), он жил себе тихо в погосте Вершилово, и лишь изредка разминал кости в подобных операциях.

В Смуту Балахна, конечно, пострадала (особенно от погрома 1610 года и от поборов "гражданина Минина"), и восстанавливалась, судя по диамике строительства храмов, до 1640-х. К середине столетия Балахна становится 12-м по величине городом России, и лишь вдвое уступает Нижнему Новгороду по численности населения. Но уже в 18-м веке город стремительно идет к закату. Закат не затормозило даже то, что по реформе 1779 года Балахна стала уездным городом. Конечно, виноваты не пожары, и не разливы Волги, как об этом часто пишут, хотя те и другие стали вдруг, как на зло, регулярными и разрушительными (город выгорал в 1680 и в 1730, когда сгорела крепость; его заливало в 1620, 1678, 1709, 1751, 1829, 1849). Существеннее, что одна за одной отмирают отрасли промышленности, кормившие Балахну.

Сначала в упадок пошла соль. Причин тому было несколько. Мне неизвестно, из каких оснований, но правительство ввело пошлину на всю соль, которая отправлялась из Балахны. Вероятно, этим преследовались фискальные цели. Другая причина была еще существеннее. В районе города кончились запасы леса, и дрова стали в дефиците. А ведь при варке соли дров надо очень и очень много. Известно, что уже в 18-м столетии местные столяры, изготовлявшие знаменитую по России деревянную посуду, заказывали лес в Костроме. Наконец, третья причина: на новых пространствах России обнаружились районы, где и соляной раствор гуще, и дров сколько угодно (Пермь, Эльтон, Илецк). Отрасль умирала долго. В 1860 году соль еще варили, но вместо прежних 80-ти варниц оставалось всего 6, которые дали 85 тысяч пудов продукта. В 1870 году статистики фиксируют последнюю крупную партию соли, сваренную в Балахне. В конце 19-го столетия соль варить перестали вовсе.

Балахну продолжало кормить, и кормить неплохо, судостроение. Однако, в конце 19-го столетия в Сормове возникает знаменитый ныне завод, основанный греком Бенардаки. Балахнинцы не выдержали с ним конкуренции, и в финале 19-го столетия здесь прервалось и судостроение. Ну а на изразцы просто прошла мода. Так в конце 19-го века некогда цветущий город превратился едва ли не в деревню с массовой безработицей, повальной бедностью и незначительными промыслами вроде изготовления деревянной посуды и плетения кружев. Кружевное дело, впрочем, из-за низкой доходности и узкого спроса также находилось в упадке. В конце 19-го века порт в Балахне практически стоял, отправляя лишь небольшие партии кирпичей – следы некогда развитой строительной промышленности. На этой безрадостной ноте мы и остановим наш рассказ, и перейдем к краткому обзору сохранившихся (и не очень) памятников старины в городе Балахне.

Крепость, возведенная в дереве, как уже говорилось, в 1536 году, сгорела в пожаре 1730 года. Крепость находилась на территории, ныне занятой единственным в городе публичным парком, на самом, стало быть, волжском косогоре (рисунки 8,9). Крепость защищала река Нетеча (прежде, до 17-го века, называлась Железница), а также Петровское (Бабье) озеро, таким образом, что крепость оказывалась укрыта водой с двух сторон, но сегодня и Нетеча, и озеро изрядно пересохли. Еще в 19-м столетии от крепости сохранялся вал, более того, в книгах 60-70-х гг пишут, что вал еще виден на стороне, выходящей к Волге, но и вала я также не увидел. Поверхность почвы парка не хранит никаких культурных остатков, хотя наверняка правильные раскопки дали бы много интересного материала.

Первое описание крепости содержится в писцовой книге Балахны 1674-1676 годов. Как отмечают специалисты по фортификационной архитектуре, крепость в Балахне была очень небольшой, и она по замыслу не должна была прикрывать непременно своими стенами всех строений в городе, а служить убежищем людям на случай нападения. Внутри крепости была соборная церковь Вознесения, деревянная, воеводский двор, так называемая губная изба с тюрьмой, двор руководителя местных священников, и 27 так называемых осадных дворов («осадный двор» - специальный дом внутри крепости, которые ставили себе крупные феодалы, в обычное время жившие вне крепости, чтобы обеспечить себе усиленную защиту во время войны; рисунок 10). Балахна же в год описи насчитывала 547 дворов, и понятно, что все эти дворы находились за пределами крепостных стен.

Церковь Вознесения (1538 год) была рублена в клеть, то есть самым простым способом, но с шатром. Кроме приделов Троицы и Николая, у нее был также придел Усекновения Главы Иоанна Предтечи, который, несомненно, появился по задумке Ивана Грозного (день Усекновения совпал с венчанием Грозного на царство). Иоанн при посещении города в 1552 году дал храму ругу (натуральное или денежное содержание), и установил постоянный штат персонала. Соборный храм был летним, холодным, и рядом с ним стояла небольшая теплая, зимняя церковь Пресвятой Богородицы Печерской, про иконы и утварь которой особо отмечено, что они – «строенье государево» (видимо, вклад Иоанна Грозного). «Государевым строеньем» также были колокола на ветхой к моменту составления описи деревянной колокольне с железными часами. Храмы разорены были в 1610 году, но к 1618 году уже восстановлены.

В 1690 году собор сгорел от молнии, и 36 лет стоял не возобновленным. В 1719 году персоналу перестали платить ругу, и даже отобрали подлинник грамоты об этой руге 1613 года. Но собор не бедствовал, поскольку регулярно получал от солепромышленников вклады в виде права получать с определенных соленосных труб в год такое-то количество бадей. Еще в 19-м веке собор имел положенные с 17-го века доли в трубе Золотухе, трубе Большой Толстухе, и в Порубщиковой трубе. Собор возвели в камне в 1726 году, теплую церковь Печерской Богоматери перестроили в камне в 1740 году. Оба храма разрушены после революции.

Обычно пишут, что крепость имела форму неправильного пятиугольника. На деле сторонний наблюдатель вряд ли заметил бы, что крепость обладает столь сложной формой; он счел бы ее просто прямоугольной. В ней было девять башен, в том числе четыре проезжих, длина периметра составляла 1102 метра (рисунок 11). Толщина рубленых стен составляла 4,4 метра. Высота стен колебалась от 7 до 8 метров, причем стены со стороны «тыла» были присыпаны землей для пущей устойчивости; по их вершине шел защищенный навесом боевой ход. Все башни крепости были квадратными в плане, высотой от 9 до 16 метров (без кровли), основанием от 6 до 12 метров. Детали устройства некоторых башен, сообщенные писцовой книгой, позволили современным исследователям сделать их реконструкцию. Так, Никольская башня расширялась кверху наподобие современному облику Дмитровской башни Нижегородского кремля (рисунок 12). Этот расширение было нужно, чтобы через вертикальные бойницы получить возможность разить врага, уже вплотную подошедшего к башне. Четыре проезжие башни - Рождественская, Петровская, Воскресенская и Никольская (названные по ближайшим церквям) – имели самое сильное вооружение, и были самыми крупными. Угловые глухие башни, напротив, вовсе обходились без имени, за исключением башни Петух (откуда такое название – Бог ведает), да неких Водяных ворот, выходивших к Нетече, и призванных защищать осажденных, собравшихся освежить запасы воды.

Балахнинская крепость, как мы видели, нечасто сражалась, может быть, поэтому писцовая книга указанного времени отмечает, что она ветхая (впрочем, данный эпитет вообще обычен при описании писцовыми книгами деревянных русских крепостей). Тем не менее, в 16-17 веках в крепости держали 20 пушек, причем, как отмечалось, их большая часть была сконцентрирована на проездных башнях. К тому же в крепости хранилось около 13 тысяч ядер, от 400-граммовых до 4-килограммовых, из которых только 67 – каменные, старинные, прочие же металлические. Оружие это содержалось в погребе, который вырыли по личному указанию царя в 1658 году. С этим контрастирует ничтожный гарнизон (по состоянию на время составления указанной писцовой книги): 11 человек. Видимо, оружие было труднее вывезти, чем просто здесь взять, и бросить.

Но довольно про крепость. Как не без раздражения заметил один современный татарский публицист, «в Балахне больше церквей, чем магазинов». На самом деле, на современного путника город не производит впечатления большой концентрации храмов. Но так было не всегда. В иные века в Балахне считалось до 50-ти храмов. Это объяснялось прежде всего тем, что в Балахне жило много купцов из иных городов, которые строили храмы по обету, когда спасались от какой-то беды. В переписной грамоте 1620 года содержатся сведения о 30 храмах, не считая нескольких, сожженных казаками в 1610 году. В грамоте 1674 года – сведения о 32 церквях. После пожара 1730 года люди перестали строить деревянных церквей; в то же время уменьшилось значение соляных промыслов. Отсюда в 1737 году в Балахне – всего 17 храмов (плюс два в монастырях), в 1741 году – 15 церквей. Несмотря на явное оскудение, город – и в этом прав татарин – еще и сегодня производит впечатление тихого, патриархального и церковного.

Покровский мужской монастырь основан в первой половине 16-го века иеромонахом Пафнутием. Во всяком случае, в 1544 году монастырь уже был, и при нем – кладбище (при недавних раскопках найдена белокаменная плита с этой датой; раскопками также обнаружены многочисленные предметы из разрушенного некрополя этого времени). В 1552 году Иван Грозный дал монастырю жалованную грамоту, признав его, таким образом, монастырем официально. Уже в 16-м столетии монастырь обзавелся собственной варницей. Помимо этого, солепромышленники делали в него свои вклады, в том числе в виде долей в доходах с труб. Первые Романовы подтвердили прежние привилегии обители, и дали монастырю вотчины, правда, не слишком обширные. В крепости у монастыря был свой осадный двор с церковью Леонтия Ростовского. Монастырь был богат еще в начале 18-го века, но резко оскудел в пределах этого столетия из-за упадка соляного промысла, и в 1783 году монахи разошлись, а монастырь упразднили, Покровская же церковь стала приходской. Монастырская ограда не сохранилась (она была ветхой еще в 19-м веке, и, видимо, в революцию ее разобрали на кирпичи), но оба храма обители, Никольский и Покровский, в неплохом состоянии дошли до наших дней.

Самая знаменитая – безусловно, Никольская шатровая церковь, древнейшая постройка в Нижегородской области после Нижегородского кремля (рисунок 13). Дата построения обозначена на белокаменном блоке в южной части портала – это «7060» год, то есть 1552. Как уже говорилось, храм возведен в память о взятии Казани, по указу Ивана Грозного, проезжавшего через Балахну назад, в Москву. Сооружение величественное, хотя и несколько приземистое (по сравнению с Вознесенской церковью из Коломенского). В храме заметно влияние итальянского Возрождения: в переходе от высокого подклета к восьмерику, в членении стен утопленными колоннами и скупыми окнами (рисунок 14). Другая стилистическая волна – от приемов деревянного зодчества, мастерски приспособленных неизвестным гением к кирпичу. Вероятно, после построения этого храма тот же архитектор работал в Муроме, где, также в память о взятии Казани, возвел очень похожий храм, Козьмодемьянскую церковь (1557).

Видимо, уже в 1552 в церкви установили монументальные железные часы с колоколами, механизм которых можно и сегодня видеть в местном музее (рисунок 15). Зеленая поливная черепица, яркое свидетельство влияния восточного вкуса, украшавшая храм, ныне почти осыпалась, и реставрируется (рисунок 16). Но все равно это – не подлинные плитки 1552 года, они уложены при ремонте 1719-1722 годов. Теперь уложат новые: под храмом мы видели ящики уже с современной поливной черепицей, куда худшего качества.

В 1674 году храм ремонтировали в первый раз. Тогда к ней пристроили небольшую колокольню, но последняя погибла в пожаре 1680 года. В 1719-1722 годах колокольню восстановили точно в том же облике, плюс пристроили к храму паперть (рисунки 17, 18). Паперть сохранилась, колокольню разобрали в 1930-е годы. В 1960-е годы церковь реставрировалась, причем храму постарались вернуть «исконный» (в меру понимания) облик, и нам остается констатировать, что церковь ныне выглядит почти так, как его задумали и построили в 16-м столетии. Когда мы побывали возле церкви, она была закрыта, к тому же, впечатление от нее портили леса.

Впритык к Никольскому храму стоит другой, тоже монастырский, причем «титульный» для этого монастыря – Покровский храм (рисунки 19, 20). В дереве этот храм поставили в начале 16-го века вместе с основанием монастыря. В ней погребен строитель монастыря Пафнутий. Точная дата построения каменного варианта неизвестна, видимо, середина 17-го столетия. При храме, как это было принято в монастырях, устроили трапезную и хлебодарню. Эта церковь также пострадала в пожаре 1680 года, после чего в 1682 году подверглась некоторым переделкам. Из святынь до революции храм славился иконой Одигитрии 15-го века; где она теперь, мы не знаем. Сейчас здание храма занято музеем, благодаря чему его внутреннюю архитектуру можно рассмотреть без помех.

Путешествуя по городу, нельзя не заметить огромный храм Рождества Христова, возведенный среди старой деревянной застройки в нескольких кварталах от описанного монастыря, в сторону от Волги (рисунок 21). Эта церковь также была частью монастыря, Рождественского женского, основанного еще в 16-м столетии. Официальный статус этого монастыря также признал Иван Грозный в 1552-м, и его также подтверждали Романовы в течение 17-го века. Однако, этот монастырь вовсе не имел поместий, а лишь изредка получал, по царским указам, кормление или ругу (деньгами и натурой). В половине 18-го века выдача руги прекратилась, старицы кормились подаянием, но не расходились из монастыря до его официального упразднения в реформу 1764 года.

Видимо, еще в 16-м веке на месте нынешнего каменного храма появляется его предшественник, деревянный шатровый храм того же посвящения. Ее строил поп Алексей со странным прозвищем Список (очевидно, грамотный был человек). В 1610 году ее сжигают казаки. Восстановление храма в 1618 году дает повод к его первому описанию. В 1674 году строится нынешнее каменное сооружение. Это – четкий, огромный куб, вполне в моде тогдашнего времени. Пять глав покрыты зелеными поливными изразцами, на которых представлены кресты по моде 15-16 веков. Подобный архаизм характерен для храмов Поволжья. Первоначально церковь окружала галерея, к которой пристроена была колокольня. Впоследствии галерею превратили в закрытую паперть, а колокольню разобрали. Два придела, также в форме простых кубов, пристроены сбоку к основному объему храма, и никак не портят впечатление от его цельности и монументальности. Внутри храма – барочный иконостас 18-го столетия. Недавно при реставрации иконостаса выяснилось, что в нем сохранилось несколько десятков икон 17-го века, от более раннего иконостаса, что является самым древним иконописным комплексом из всей Нижегородской области. Мы, однако, не стали заходить внутрь, потому что храм, крайне популярный среди балахнинцев, был забит молящимся народом, и мы решили ему не мешать.

В монастыре была также другая церковь, Сретенская, также очень древняя (16-й век), и так же сожженная в 1610 году. Потом ее, кажется, восстановили, хотя она долго существовала лишь как придел к Рождественскому храму (то есть физически не существовала), но, не перестроенная в камне, до нас она не дошла.

Спасская церковь считается вершиной мастерства зодчих этого города (рисунок 22). Она стоит в древней Кузнечной слободе (известна с 16-го века), на гряде между Волгой и Нетечей (впрочем, вся Балахна, все ее улицы стоят как раз по таким грядам; рисунок 23). Изначально в слободе было две деревянные церкви – Спасская и Никитская. Обе они сгорели в 1610 году во время налета казаков, но Никитскую церковь уже не восстанавливали, а перенесли придел из нее в Спасскую. Поэтому местные жители иногда называют Спасскую церковь еще и Никитской. В 1668 году соляной «олигарх» перестроил Спасский храм в камне. После пожара 1690 года церковь перестраивали в 1702-1704 годах, когда появилась шатровая колокольня, украшенная изразцами (рисунки 24, 25). Тогда же изразцами украсили и главы, сгоревшие в 1690 году, как говорит летопись, «без остатка». Эти изразцы считаются вершиной достижения гончарного искусства мастеров Балахны, и даже, как думают некоторые, всей России (рисунок 26). В храме красиво все. Он хорош издалека, когда шпиль колокольни вырастает из-под одноэтажной деревянной застройки. Хороши обрамления окон – двух одинаковых нет (рисунок 27). Интересен перспективный портал «под старину» (рисунок 28), даже иконка Иисуса над входом в колокольню исполнена неизъяснимого изящества (рисунок 29). За все это спасибо реставрации 1960-х годов, которая исправила переделки 19-го века.

Троицкая церковь - на кладбище, у въезда в город (1784). Церковь имела деревянного предшественника, но не на этом месте. В конце 16-го века «на старом Торгу», у Водяных ворот, стояли две парные (холодная и теплая) церкви Симеона Столпника и Успения. В 1610 году их сожгли казаки, вскоре после 1618-го их восстановили. В 1784 году оба храма ликвидируют, а престолы переносят на кладбище, где усилиями прихожан возводится Троицкая церковь. Деревянные храмы остались «жить» в виде приделов. Одновременно с построением храма мастера поставили кирпичные ворота, к нему ведущие. Храм несет на себе печать умеренного архаизма, и по облику напоминает больше сооружения начала 18-го столетия, нежели конца оного. Колокольня, которая была при церкви, ныне утрачена. Церковь заросла крапивой, но, даже несмотря на мрачный облик места, производит уютное и умиротворяющее впечатление (рисунки 30, 31).

Из других интересных храмов отметим Сретенскую церковь, построенную в 1807 году в селе Кубенцеве в окрестностях города, которое ныне входит в городскую черту (мы ее посетить не смогли; рисунок 32 - с сайта "Храмы Балахны"). Памятник считается изысканным «переживанием» к тому времени уже мертвого барокко. Специалисты отмечают, что позднейшая штукатурка и покраска, от которой стены храма так и не освободили, скрывают ее главную красоту – изысканную отделку – от зрителей.

В Балахне было, конечно, намного больше церквей, но часть их разрушена, а часть переделана под производственные помещения, как, например, эти изуродованные церкви, стоящие на центральной улице города (рисунки 33, 34). К сожалению, в литературе нет прямых указаний, что это были за сооружения. Прочитав внимательно сочинение архимандрита Макария, мы отождествили эти храмы с описанными им Знаменской и Воздвиженской церквями. Они находились «недалеко от варниц, на большой улице, ведущей от крепости к Ярославскому выезду», что в общем совпадает с топографией. Знаменская церковь, будучи деревянной, горела, страдала от разливов Волги, «гуляла» по городу, пока солепромышленник Латухин не купил для нее новое место, и не поставил в камне в 1748 году. Ту же судьбу испытала Воздвиженская церковь, объединившая в себе престолы от трех храмов. Она возведена в камне в начале 18-го века, а в 1795 году из-за уменьшения числа прихожан приписана к Знаменской. Мы полагаем, что левый храм на нашем снимке – Воздвиженская церковь, явно более ранняя, тогда как хуже сохранившаяся, а может, и изначально более лаконичная правая – Знаменская.

Уже когда заканчивал этот очерк, прочитал в балахнинской газете, каким маршрутом ходят священники с крестным ходом, обходя все храмы, даже используемые не по назначению. Вот бы нам прочитать это перед поездкой! Ни в Интернете, ни в популярной литературе о большинстве храмов просто ничего нет. Судите сами, вот маршрут крестного хода. Из церкви Рождества Христова (см. выше) к кладбищенской Троицкой (см. выше). Далее по улице Челюскинцев и Крестьянской к церкви Воскресения Христова (ныне – здание типографии), оттуда – к бывшему Покровскому монастырю (ныне музей, см. выше). Из музея – к храму Бориса и Глеба (кинотеатр Восток), затем – к церквям Козьмы и Дамиана и Знамения (ныне – цеха ОАО «Молоко», см. выше). Оттуда к Спасской церкви (см. выше), затем к храму Ильи Пророка (районный ДК), наконец, к Сретенской церкви (см. выше) и к храму-часовне Александра Невского (видимо, поздняя постройка). Надеюсь, еще как-нибудь побываю в Балахне, и опишу также эти, выпавшие по незнанию из моего рассказа, постройки.

Патриоты Балахны любят набережную, откуда прекрасно видна, на противоположном берегу Волги, Заузольская волость, которую некогда контролировал город. Места там волшебные, одни названия чего стоят: Княжье озеро (конечно, из Балахны оно не видно), явно берущее имя от того, что принадлежало Городецкому или нижегородскому князю. Или село Николо-Погост, храм которого, в отличие от озера, из Балахны прекрасно различим (рисунок 35). Комплекс Преображенского (1760) и Никольского (1788) храмов, выглядящих более архаично, чем «положено», считается едва ли не эталонным комплексом «храм на погосте» (рисунок 36 - фото взято из Интернета). Говорят, что на этой набережной человека охватывает какой-то особый покой. Когда мы были в Балахне, был базарный день, и на набережной нужно было проталкиваться локтями от скопления народа. Покоя не вышло. Но благодать была.

Литература

Лев Трубе. Достопримечательные географические названия земли нижегородской. М, 2001. Короткий, всего на страницу, но емкий и разумный очерк о городе.

Нижегородский топонимический словарь, НН, 1997. В короткой статье авторы словаря умудрились сделать несколько ошибок.

Нижегородский край. Хрестоматия. Арзамас, 2001, сост. Н. Филатов. Содержит многие ценные документы как бы в подлиннике, в частности фрагменты описи Балахны. Та же информация, но в более сокращенном виде, хотя и более качественно поданная, в другом издании:

Н. Филатов. Нижегородский край в русском летописании. НН, 2003.

Древний город Балахна. Без автора. Балахна, 1993. Раритет, хотя в Балахне купить еще можно. Памятник полиграфического упадка начала 90-х, в остальном же довольно полезная книжка.

Архимандрит Макарий. Памятники церковных древностей. НН, 1999. Полезная глава о храмах Балахны.

И. Кирьянов. Старинные крепости нижегородского Поволжья. Горький, 1961. Очень полезная книга, есть в Интернете (мы позаимствовали оттуда несколько рисунков).

Евгений Арсюхин,

Наталия Андрианова,