круто к югу таким образом, что захватывала северную оконечность Корейского полуострова. В общем, государство было небольшим, но стратегически расположенным очень удачно.

Бохай был сложным организмом – и, что поразительно, этот организм развился как бы из ничего (типичный “азиатский тигр”). “Ван” (этот титул обычно переводят как “король”), стоял во главе государства, а его родственники занимали ключевые посты (форма родовой олигархии). Шесть знатных родов занимали посты, оставшиеся не занятыми семьей короля (похожую схему мы позже увидим в Крымском ханстве). Страна делилась на 5 так называемых “столиц”, или областей, которые членились на более мелкие административные единицы. Главная столица государства находилась на нынешней территории Китая, что же касается Приморья, то его территорию занимали две провинции. Во-первых, Шуайбинь: филологи выводят это имя от названия реки Субинь, которая на современных картах помечена как Раздольная. Во-вторых, округ Янь, или Яньчжоу, центр которого располагают на Краскинском городище близ поселка Краскинского Хасанского района. Археологи уже сегодня, даже при слабой изученности края, выделяют 200 памятников, либо чисто бохайских, либо содержащих бохайский культурный слой. Как правило, они занимают наиболее выгодные для земледелия места, располагаются в долинах рек, предпочитая устья, возле океана.

Представлять эти земли какой-то глухой провинцией государства нельзя. Во-первых, именно через эту провинцию государство осуществляло столь важные для себя контакты с Японией. Во-вторых, историки отмечают, что короли, будучи вечно неуверенными в своей власти, в том, что их распоряжения доходят до самого низа, а подданные не затевают сепаратизма, перемещались по всей стране, останавливаясь в той или иной столице, так что поочередно все провинции становились центрами государства. Словом, в Бохай мы видим редчайший случай государства с оседлыми гражданами, но кочевой властью. Как ни парадоксально, изучая Бохай, мы могли бы лучше понять, как функционировала власть в Золотой Орде и других монгольских государствах, в которых столица также считалась местом, где в данный момент находится хан; таких сопоставлений, насколько мне известно, еще никто не проводил.

Как ни странно, центром провинции Шуайбинь была не территория нынешнего Владивостока с его выдающейся бухтой (данные говорят, что она вовсе не была заселена), а район современного Уссурийска, который показывает плотную концентрацию археологических памятников бохайской эпохи. Собственно, сама река Раздольная, давшая название провинции, впадает в Океан возле Уссурийска. Одно только перечисление городищ и неукрепленных поселений, остатки которых вскрыты археологами в том числе на территории самого Уссурийска, где, вероятно, и располагалась столица области, заняло бы не один десяток строк.

Конец государства Бохай был, однако же, печален – в 926 году его завоевали кидани, те самые, восстание которых в свое время стало косвенной причиной образования собственно государства Бохай. Кидани основали свою империю Ляо еще в начале 10-го века, и тут же стали претендовать на земли Бохай. Борьба была очень напряженной, но в 926 году все было кончено. На месте Бохай кидани создали марионеточное (буферное) государство Дундань, или Восточное Кидань. Во главе его был поставлен старший сын киданьского императора. Но замысел в целом неудался. В том же 926 году покоренные восстали, за что очень тяжело поплатились. Замучавшись воевать с бохайцами, кидани насильственно переселили на глубинную территорию своей империи примерно две трети населения, причем около 20 процентов бохайцев в процессе пертурбаций бежали в Корею.

Однако, именно в Приморье жизнь не замерла. Здешних мохэ кидани были вынуждены оставить на своих землях, обложив данью, но сохранив им независимость в рамках вассалитета. С 10-го века племена хэйшуй мохэ принимает имя чжурчжэней, постепенно приходя в себя на опустевших после киданьского погрома землях Манчжурии.

Некоторое время старый этнос под новым названием был лишен государственности. Тех чжурчжэней, что обитали на юге, в Манчжурии, киданьские завоеватели называли “покорными”, тех, что в Приморье – дикими, и если первые входили в качестве податного населения в состав киданьской империи, относительно вторых дело ограничивалось сбором дани, да и то нерегулярной. Объединившись вокруг хэйшуй мохэ, в 1115 году чжурчжэни сбросили владычество киданей, объявив о создании Золотой империи, вошедшей в историю под ее китайским названием Цзинь. Быстро расправившись с киданями (к 1125 году с их империей Ляо было покончено), чжурчжэни захватили весь северный Китай (империю Сун), устроив столицу близ нынешнего Пекина.

Территория империи Цзинь в целом повторяла геополитическую модель государства Бохай, но в более обширном варианте. Граница начиналась примерно у современного райцентра Светлое на берегу океана, то есть километрах в 600-700 севернее, чем граница Бохай (к тому же, еще севернее тянулись подчиненные, вассальные территории). Заключая в себе всю нынешнюю территорию Приморского края, да еще и прихватывая земли нынешнего Китая, прилегающие к ней с запада, граница опускалась на юго-запад, глубоко погружаясь в земли нынешней КНР, и так же захватывала самую северную оконечность Корейского полуострова. На территории Приморья находилась губерния Сюйпинь, центр которой располагался возле нынешнего Уссурийска (рисунок 10). Столица губернии состояла из трех городов, фиксируемых ныне тремя городищами, два из которых лежат в пределах современного Уссурийска и практически разрушены, третье же – хорошо изученное археологами Краснояровское городище неподалеку от Уссурийска. Между городищами на территории Уссурийска находился богатый некрополь знати, причем у могил стояли каменные фигуры: и антропоморфные, и зооморфные (тигры, бараны, особенно часто – стелы в виде черепах).

Расцвет империи чжурчжэней был еще более пышным, чем у государства Бохай (рисунок 11), а стиль жизни в стране, где только 10 процентов составляла титульная нация, а 90 процентов – китайцы, был, конечно, проникнут китайским духом. Тем не менее, иероглифы, которые выдумали чжурчжэни, только внешне напоминали китайские – уже через несколько лет после обретения государственности в Цзинь разработана своя письменность (рисунок 12). Как и прежде, шаманизм оставался в числе культов, но теперь его более, чем в предыдущую эпоху, потеснили буддизм и даосизм.

Золотая империя пала под ударами войск Чингисхана. В 1215 году мы видим императора чжурчжэней, бегущего из своей северной столицы на юг страны, мы видим восставших киданей, которых поддерживают монголы, мы видим цзиньских полководцев, отлагающихся от своего императора. Одному такому сепаратисту (его имя – Пусянь Ваньну) удалось после нескольких неудачных попыток обрести независимость, причем свое государство – Дун Ся (или Дунчэень, то есть Восточное Чжурчжэньское государство, в современной литературе его называют Восточное Ся) - он смог основать только на окраине бывшей империи, то есть как раз в Приморье. Вероятно, залогом успеха Восточного Ся было то, что его правитель объявил себя вассалом монгол, и несколько раз даже совершал с ними совместные походы. Однако, то, что столкновение с монголами неминуемо, понимали в государстве все. Основная масса городищ, которые находят археологи в Приморье, выстроены незадолго до 1223 года, в преддверии монгольского нашествия. Характерная находка на городище этого времени – пороховая бомба (в Европе про это даже не слыхивали), которая предназначалась для отражения монгол (рисунок 13). Вообще, от Восточного Ся осталось такое количество оружия (рисунки 14, 15), что, казалось, они собирались воевать со всем миром, да так на самом деле и было.

В 1223 году монголы решительным броском положили конец Восточному Ся. Так на территории нынешнего Приморского края утвердилось прямое правление великого каана Монгольской империи. Как и в случае России, летописцы свидетельствуют, что монгольское нашествие принесло запустение и хаос. И, наверное, так же преувеличивают. Но фактов перемещения ремесленников (только вот всегда ли насильственного) не скрыть. Так, на одном из монгольских городищ в Туве обнаружены керамические архитектурные детали, явно сделанные теми же мастерами, которые еще несколькими годами раньше успешно работали на правителя Восточного Ся в Приморье. И вообще, похоже, что культура Восточного Ся вошла в культуру монгольских государств, и, в частности, Золотой Орды, куда прочнее, чем мы думаем. Только один пример: вот зеркало с изображением рыб, преследующих друг друга, найденное на Ананьевском городище (расположено километрах в 50-ти севернее Владивостока; рисунок 16). Оно датируется переходным временем между империей Цзинь и Восточным Ся (на городище представлены слои обеих культур). Мотив преследующих друг друга рыб в точной таком же решении стал излюбленным в декорировке золотоордынских зеркал, встречается он и на монетах второй половины 14-го века, чеканенных где-то в Поволжье (рисунок 17). Правда, далеко не все элементы культуры Восточного Ся вошли в культуру Золотой Орды. Для примера приведу изображение другого зеркала, также с Ананьевского городища, мотив которого не был повторен в Золотой Орде ни разу (рисунок 18). Чем объяснялся отбор мотивов при попадании их в иную среду, наверное, мы точно не узнаем никогда.

Вообще, Ананьевское городище – единственное, на котором автор этих строк хоть и не был, так по крайней мере хоть на самолете над ним пролетал (рисунок 19). Поэтому, завершая наш рассказ о великих цивилизациях Приморья, хотелось бы сказать несколько слов об этом типичном памятнике, тем более, что находится он недалеко от Владивостока, и, если у кого-то, приехавшего в этот город, будет лишнее время, на это городище можно было бы съездить без лишних хлопот (в дальнейшем изложении я опираюсь на текст Валерия Хорева, который вы можете почитать здесь).

Городище открыто совсем недавно, в 1972 году, раскапывалось до 1993 года. Координаты: в 4,5 километрах западнее станции Веневитиново, и в 10 километрах от устья реки Раздольной (подлинное название – река Суйфун), впадающей в океан. Выбор места для городища объяснялся как возможностью с равным успехом заниматься тут сельским хозяйством и охотой, так и расположением на торговом и военном пути из губернии Хэлань в губернию Сюйпинь (империи Цзинь). Центр губернии Сюйпинь, вероятно, находился на так называемом Краснояровском городище, которое лежит неподалеку от современного города Артем, и в 40 километрах от Ананьевского городища.

Городище основано ближе к концу 12-го века, вероятно, военными поселенцами, которым дали землю на условиях несения службы, и разгромлено монголами в 1233, когда империя Цзинь уже прекратила свое существование, а городище оказалось одной из крепостей империи Восточное Ся. Оно отличается мощными фортификационными сооружениями, как то тремя линиями валов современной высоток около 5 метров, и овальным редутом. Площадь ядра крепости – без малого 500 на 500 метров, или 10,5 гектаров. Территория ядра покрыта остатками строений (их более ста). Помимо жилых и фортификационных построек, археологи обнаружили остатки многочисленных амбаров на сваях, и кузнечной мастерской. Практически все дома отапливались через систему подпольного канала, по которому из печи шел теплый воздух. Кстати, эта система была практически без изменений взята осевшими на землю кочевниками в Золотой Орде – я видел дома, которая отапливались точно таким образом, когда был в Булгаре на Волге. Тамошние археологи считают эту отопительную систему заимствованной с исламского Востока. Помимо предметов сурового быта, при раскопках найдено немало ремесленных изделий высокого класса, которые подчеркивают, что насельцы этих мест могли позволить себе купить кое-что и для роскоши (рисунок 20).

Что было в Приморье между приходом монголов и появлением тут русских – наука откровенно не знает, а точнее, знать не желает. Бытует тезис о том, что таежные пространства Приморья были “никому не нужны”, что не интересовались Приморьем и Китай с Кореей, которые проводили политику “самоизоляции”, что редкое население этих мест после монгольского погрома ушло в глубинные чащи и законсервировалось в первобытной дикости. Вероятно, в этом есть доля истины. Сохранилось странное монгольское предание о том, будто Чингис хан где-то на востоке достиг страны (вероятно, как раз Приморья), в которой со страшным шумом восходит солнце. Шум так силен, что выносить его невозможно, разве только надо бить в барабан, дабы заглушить грохот, и так спасаться. Другие предания говорят, что в этой стране солнце и особенно луна, не желая восходить над горизонтом, так кричат и упираются, что от этого крика гибнет все живое. Чингис хан не знал, как бороться с криком светил, и бежал. Монголы не увидели экономической пользы в обладании этими странами, а, столкнувшись с недружественной природой, и вовсе махнули на них рукой.

Однако, полной пустоты не бывает – природа ее не терпит. И Приморье не может быть исключением. Другое дело, что не только тут, но и вообще во многих областях нынешней России монгольский и постмонгольский период – самый темный, который изучают нехотя. За неимением источников мы можем лишь заметить, что монгольские владетели Китая, как известно, уже менее чем через столетие оказались ассимилированными и “мягко свергнутыми”, так что великий Китай по сути восстановил свои мощь и влияние, тогда как интересы Орд джучидских государств сосредоточились на западе. Отсюда выходит, что Приморье должно было контролироваться Китаем, оставаясь, что несомненно, его далекой провинцией. В принципе понятно, почему об этом ныне не принято говорить: территориальные претензии наших соседей на востоке еще никто не снимал с повестки дня.

Предыстория-II: Россия приходит и уходит

В 1639 году казачий отряд Москвитина достигает побережья Охотского моря. В 1644 году другая экспедиция видит морские волны после плавания по Амуру. Она зимует в низовьях великой реки, заставляя местных нивхов присягать русской короне. Наконец, Ерофей Хабаров в 1649-1652 присоединил к России весь Амур до Татарского пролива. За пионерами с 1650-х годов потянулись первые переселенцы. В 1655 году казаки строят Албазинский острог, очень мощную крепость, которая, уже будучи населенной несколькими сотнями людей, в 1684 году становится центром воеводства.

Исследователи единодушно признают, что на присоединенных территориях до прихода русских наблюдалось “наличие отсутствия” государственности. С этим вряд ли согласились бы лидеры новой, маньчжурской династии Мин (у власти – с 1644 года), которые восприняли явление России на Амур очень болезненно. Как известно, для Китая все прочие народы являлись “варварами”. С “дальними варварами”, каковыми они до этого считали русских, надо было заигрывать с тем, чтобы натравливать их на “ближних варваров”. На деле эта доктрина никогда не работала, но китайцы этого так трогательно не замечали, что, при чтении соответствующих анналов, даже жалко их становится. Но вот русские сами стали “ближними варварами”. Отношение к ним резко изменилось. Их теперь звали “лоча”, что означает “демоны”.

Насколько известно, первое нападение на людей Хабарова маньчжуры совершили в марте 1652 года (рисунок 21). В 1658 году флотилия китайцев (рисунок 22) напала на казаков на Амуре. Но настоящее наступление (рисунки 23, 24, 25) развернулось с воцарением императора Канси (1662-1722). После ожесточенной осады, в ходе которой китайцы применили артиллерию (рисунок 26), русские потеряли около ста человек, и вынуждены были сдать Албазинский острог (16 июня 1685 года). Интересно, что 25 казаков из трехсот пожелали переселиться в Китай; им отвели район на севере Пекина, где они быстро растворились в местном населении (рисунок 27). Русские уже эмигрировали в Китай прежде: во времена Монгольской империи рядом с Пекином существовали русские поселки, а при дворе монгольского императора, покорителя Китая, служила русская гвардия (воспоминанием об этих контактах служит Китай-город в Москве). В августе 1689 года в осажденном китайскими войсками Нерчинске русские подписали тяжелый для себя договор, по которому они уходили с верхнего и среднего Амура, уничтожали Албазин, оставляя за собой, правда, побережье Охотского моря. Со своей стороны, китайцы также обязывались не заселять эти края. Такое решение и привело к картине “запустевшей земли”, наблюдавшейся в 18-19 столетиях. “Плюс” от этого договора был один, но существенный – больше по-серьезному Китай и Россия не воевали ни разу.

Обратим внимание, что ключевую роль в освоении Приморья играли казаки. Конечно, это были уже не те ордынцы-изгои (тюркское “казак” = “изгой”), которые когда-то скитались по европейским степям, а потом стали переходить под руку московских правителей, и силами которых в конечном счете были сокрушены последние обломки ордынских государств. Но все-таки они называли себя именно “казаки”, и с этим символическим фактом нельзя не считаться. После Нерчинского договора казаки сосредоточились в районе Забайкалья, и принялись ждать своего часа.

Ждать пришлось долго. Зато в конце концов Китай уступил спорные земли без боя. Поднебесная оказалась истощена опиумными войнами, развязанными европейскими державами. Поскольку Россия также столкнулась с европейскими странами на тихоокеанском театре, Китай и Россия оказались вроде союзников. Земли в ничейной, буферной зоне так и оставались пустыми, причем сил освоить и защитить их у Китая уже не было. Если бы не Россия – туда пришли бы европейцы. Так, по крайней мере, это преподносилось. И Китай решил уступить Приморье России, сочтя ее, очевидно, меньшим злом. В 1858 году Россия и Китай заключили Айгуньский договор, по которому Приморье стало зоной совместного ведения обеих держав. В Приморье появились первые великорусские колонисты. Уже в 1860 году Пекинский договор полностью закрепил регион за Россией.

Освоение Приморья казаками проходило очень тяжело. Тяжело еще и потому, что первая волна переселенцев была принудительной. Забайкальские казаки в этническом плане представляли из себя русских с сильной примесью таких народов (наследников бывшей Монгольской империи) как, например, буряты, и даже внешне некоторые из представителей казачества больше напоминали азиатов. Однако, благодатный край оказался слишком экзотичным для этих, тоже довольно экзотичных, поселенцев. Непривычный климат, незнание торных дорог, подчас нелепые приказы основывать поселения там, где их никогда прежде не было (поскольку решения принимались в кабинетах, а не на местности) – все это превращало жизнь переселенцев в адские пытки. Неудивительно, что в первых рядах шли проштрафившиеся казаки (старая российская традиция, когда кровь штрафных батальонов решает все). Вторая волна, несколькими десятилетиями позже, была уже добровольной и состояла из “европейских” казаков (регион Дона, Урала), прямых потомков кочевой постордынской вольницы, и с их приходом освоение края пошло быстрее. Уже в 1861 году к казакам присоединялись и крестьяне, которые, лишенные земли в большой России, ехали на край света за угодьями.

В Приморье русским пришлось учиться жить вместе с корейцами и китайцами. Откуда они там взялись, ведь выше мы говорили, что Приморье, дескать, было пустым? Считается, что корейцы появлялись в Приморье до прихода туда русских лишь время от времени, и постоянных поселков у них там не было. После того, как по Пекинскому договору Россия получила с Кореей общую границу, через нее стали просачиваться корейцы, доведенные до нищеты в своем отечестве. Что касается китайцев, то отрицать их присутствие “в диком краю” еще до прихода русских у науки смелости все-таки не достает. Ученые пишут о нескольких китайских деревнях, но на самом деле китайцев должно было быть довольно много. По Пекинскому договору китайцы продолжали подчиняться законам своей страны, но в то же время и русские законы обязывались не нарушать; в итоге все, конечно, перешли в русское подданство, да к ним еще и новые эмигранты прибавились.

Когда сегодня с трагическими интонациями в голосе говорят о “колонизации” края корейцами и китайцами, забывают, что дело это не новое, и во второй половине 19 века тех и других было в Приморье хоть отбавляй. Но в 1930-е годы и корейцы, и китайцы были депортированы в Среднюю Азию, другие отдаленные районы страны, наконец, высланы к себе на родину. Как только в Россию вернулся либерализм – вот они, снова здесь, и с этим, наверное, ничего поделать нельзя (если вообще нужно непременно “что-то делать”).

А что же прямые потомки великих империй, таких, как Бохай, Восточное Ся? Их в Приморье осталось совсем немного. На эту роль в первую очередь могут претендовать удэгейцы (рисунок 28), которых насчитывается 907 человек. Это племя упоминается в составе мохэ еще в китайских источниках рубежа 1-2 тысячелетий. Другие племена совсем малочисленны, например, нанайцы (115 человек) и тазы (207 человек); последние образовывались, как считают исследователи, от браков аборигенного населения с китайскими купцами и “авантюристами” (ставлю это слово в кавычки, хотя в современных исследованиях встречаются куда менее политкоректные выражения).

Начало истории: основание Владивостока

Территория современного Владивостока, как указывалось выше, скорее всего, не была плотно заселена в древности, несмотря на свою уникальную бухту, прозванную русскими, за сходство с известной турецкой (в Стамбуле) Золотым Рогом (рисунок 29). Правда, в черте города прослежены стоянки эпохи палеолита, а на берегах Амурского и Уссурийского заливов, окаймляющих город, как и на берегу собственно пролива Босфор Восточный встречаются где-то в общей сложности 30 археологических памятников от каменного века до времен Восточного Ся, но это были очень незначительные, временные поселения. Крупного города в древности на месте Владивостока не было. Подлинное китайское название бухты тоже имеет отношение к золоту: Хайшенвай, или Залив Золотого Трепанга. Китайские ловцы трепанга, иначе “морского женшеня”, верили, что тут иногда попадается этот мифический Золотой Трепанг, приносящий счастье.

Но, кроме них, людей здесь до русских не было. Этому могут быть две причины – невнимание к морю со стороны кочевых и сухопутных насельцев края (что опровергается той ролью “моста с Японией”, которую играл регион еще со времен государства Бохай; рисунки 30, 31, 32), или какими-то религиозными соображениями (табу на территорию), которые могли иметь как чисто ритуальный, так и практический смысл (нездоровый климат, например). Интересно, что Золотой Рог в проливе между Эгейским и Черным морями также был освоен не сразу, и, видимо, тоже поначалу был табуирован. Прежде того, как греки построили Византий, предшественник Константинополя-Стамбула, напротив него, вне знаменитой бухты, уже существовало более древнее греческое поселение. Когда будущие основатели Византия пришли на это место, они поразились, что их предшественники “не заметили” столь удачной бухты, и сочли их “слепцами”. Скорее всего, бухта была табуирована одними, что не помешало воспользоваться ею другим.

Считается, что первыми в Европе об уникальной бухте узнали французские моряки, которые видели ее с борта в 1851 или 1852 году. В 1856 году, когда до Тихого океана докатились волны Крымской войны, один из кораблей противника заходил в бухту в поисках наших судов, но русского духа там еще не было (подробнее о восточном фронте Крымской войны читайте в рассказе о Петропавловске). Англичане назвали тогда бухту “порт Мэй”, и на западных картах это название держалось достаточно долго.

В 1859 году, за год до полного вхождения края в состав России, генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский приметил бухту с корабля, назвал ее Золотым Рогом и предложил построить крепость, которой тут же дал и имя Владивосток (в смысле, “владетель востока”). Как я понял, проштудировав литературу, он даже не высадился на сушу.

Русская нога ступила на этот берег 20 июня 1860 года (рисунок 33). Судя по записям в судовом журнале, погода в тот день была примерно такая же, как в день моего приезда. Судя по тем же записям, берег был пустынен. Моряки сошли на него, и принялись ставить первые сооружения. К зиме форт был готов, а с холодами пришли тигры и съели всех собак. Так начинался Владивосток. Получается, что русские начали строить город еще до подписания Пекинского договора, который состоялся 2 ноября того же года. Но формально русские имели на это право, потому что прежний договор позволял им, как и китайцам, обживать эти земли. Уже в 1861 году в городе построена первая (деревянная) церковь Успения.

Всего через 7 лет в городе жило 500 человек, а сам он вытянулся вдоль берега почти на версту. Помимо казарм и прочих сооружений для солдат, во Владивостоке наблюдалось примерно 50 частных домов, выстроенных из дерева, и около 20 глиняных мазанок, в которых обитали китайцы. Китайцы стекаются сюда толпами, завязывая торговлю. Из-за экономических конкуренций с китайцами часто случаются недоразумения, на которые они и жалуются в русское правительство. Край, родной для китайцев и обжитый ими веками, кажется русским каким-то медвежьим углом. Достаточно сказать, что в первые годы, зимой, он был совершенно отрезан от “большой России”, пока не установили сношение с Хабаровском посредством конных караванов. Вообще, вначале Владивосток, как отметил современник, был лишь “скопищем кабаков”. Веселое, наверное, было время. Лишь через десяток лет господства опередивших всех содержателей притонов сюда стали подтягиваться более серьезные люди.

Китайцы, но другие, живущие в Китае, доставляли большие страхи первым поселенцам. В первые годы все время ждали китайского нашествия. Столкновения действительно случились в 1868 году, но с китайцами “своими”, когда разгорелась так называемая “манзовская война”, в ходе которой погибло несколько горожан. Эта “война” была бунтом китайских отходников, то есть временных рабочих, трудившихся в Приморье; они попытались не подчиниться распоряжениям русской администрации, и выступили против нее с оружием в руках. Рассматривать ли это как борьбу покоренного населения с колонизаторами – уж сами решайте. Уссурийские казаки совершили быстрый 400-километровый бросок, и рассеяли повстанцев.

В 1871 году город получает наконец мощный импульс развития - после того, как правительство решает сделать его главным тихоокеанским портом страны. В 1880 году он получает официальный статус города. Когда в 1890 году здесь побывал Чехов, то из увиденного отметил только “вопиющую бедность”. Чехову веришь, он искренен: каких идей о роли Приморья, о его будущем и настоящем можно ждать от человека, который как-то заявил, что “интеллигент” не будет жить в комнате с испорченным воздухом? Империя, населенная любителями экологии, еще по инерции захватывала территории, но уже не понимала, зачем она это делает.

Что было после того – описано многими до меня, поэтому перейдем к впечатлениям от самого города, и к его главным достопримечательностям.

Владивосток: точка обзора

Когда Петербургу было столько же лет, сколько Владивостоку сейчас, один ученый выразился в том духе, что всем город хорош, да старины не хватает. Это замечание в полной мере подходит и к городу на Тихом Океане. Безусловно, самая главная его достопримечательность – это природа, лишь несколько испорченная людьми. Но есть во Владивостоке и творения человеческих рук, достойные небольшой экскурсии.

Улицы, которые поднимаются вверх круто, как в Сан-Франциско, красивы, спору нет, да и набережная, пожалуй, если ее хорошенько подновить, не будет уступать таковой где-нибудь в Швейцарии, на Женевском озере (рисунок 34). Но, на мой взгляд, главная жемчужина Владивостока, вряд ли в полной мере оцененная самими жителями – деревянные здания конца 19-го века, выполненные в синкретической манере, с привлечением “наработок” и стилевых заимствований из восточных архитектур (рисунки 35, 36). Подобного, пожалуй, нет ни в одном другом российском городе. Жилой дом, набитый к тому же по первому этажу офисами коммерческих структур и магазинами, стоящий на почти отвесной горке у берега океана, напоминает то ли крепость, то ли пагоду, то ли избу где-нибудь в Пензе. Примеры таких домов можно еще увидеть на главной набережной города, улице Светланской (исконное название – Американская, в честь парохода “Америка”, с которого в 1859 году и были открыты как сама гавань, так и ее достоинства). Эти, а также менее экзотичные сооружения (рисунок 37) принадлежали разбогатевшим выходцам из Китая, осевшим во Владивостоке. Хозяев выгнали только в 1922 году (регион долго не признавал Советскую власть), вместе с их магазинами, нотариальными конторами и доходными квартирами (таковы были виды бизнеса, привлекавшие во Владивостоке китайцев).

“Светлана”, основа современного названия улицы – тоже фрегат, и название это появилось в 1873 году, когда Владивосток объявили главным тихоокеанским портом, а означенный фрегат пришел в него первым. В советские годы эта красивейшая улица, конечно же, носила имя Ленина, но сейчас переименована назад. Кстати, о Ленине. По одной только его фразе, мол, “далек Владивосток, но город-то нашенский” можно заключить, что участь большевиков, взваливших на себя непосильное евразийское наследство Российский империи, с самого начала была предрешена. Более вопиющим образом нельзя выразить непонимание роли Владивостока в России, нежели конструкцией “далек… но”. Надо – “далек … и”, но об этом подробнее в эпилоге.

Район Светланской осваивался практически с момента основания города (именно на берег в районе Светланской высадились первые русские), но до поры тут стояли цейхгаузы и прочие технические сооружения. Потом все это сломали, и сегодня Светланская застроена в основном зданиями начала 20-го века, особо древних сооружений тут нет. До начала 20-го столетия край улицы, примыкающий к большой площади (рисунок 38) и порту, занимали корейцы, жившие в своих фавелах и создававшие неблагоприятный инвестиционный климат. Потом корейцев выселили на тогдашнюю окраину, и на улице стали возникать импозантные сооружения, определяющие ее облик и сейчас.

Каменные сооружения Владивостока конца 19 – первых годов 20 века не слишком отличаются от русской провинциальной архитектуры, другое дело, что во Владивостоке они куда более живописно вписаны в ландшафт, чем где-нибудь в степной России. Так что буйство фантазии “купеческих архитекторов” последних лет “царизма” здесь, в соседстве с океаном, кажется куда более убедительным, чем на центральной (и единственной) площади какого-нибудь заштатного городка в центральной русской глубинке. Но даже в таком окружении (а может быть, именно в таком) сооружения вроде памятника в честь визита в город наследника престола, будущего императора Николая II (1891 год), воздвигнутого в традициях русской архитектуры 17-го века, выглядят крайне чужеродно (рисунок 39). Этот памятник в советское время был разрушен (1927 год), сейчас восстановлен (2002 год), и более всего напоминает часовню “Крест” под Переславль-Залесским. Но то, что уместно среди вековых елей, на месте рождения царя русского Алексея Михайловича, странно выглядит на берегу океана. Однако ж, что есть, то есть.

Самая древняя церковь Владивостока – Успения Богоматери – также стоит на Светланской, на естественном возвышении (рисунок 40). В дереве ее возвели в 1861 году. Начали было перестраивать в камне в 1877 году, да бросили, потому что появились вдруг планы – большому порту во Владивостоке не быть. Но, как только эти планы отменились, продолжилось и строительство, продолжилось с нуля – недостроенное здание успело развалиться. В 1889 году храм начали заново возводить, в 1896 году его уже расписали фресками. Однако, в 1938 году храм взорвали, на его месте поставили жилой дом. Церковь, которую мы видим сейчас, выстроена на базе другого дома, принадлежавшего до большевиков священникам, уже в наше время. Черты гражданской архитектуры еще очень заметны в этом трогательном сооружении.

В отличие от роскошной “модерновой” - гражданской архитектуры, культовое зодчество Владивостока своим разнообразием и красотой поразить не может. Отчасти – потому, что очень многое было разрушено в советские годы, отчасти из-за скудости русской православной архитектуры почти во всех землях восточнее Волги. Сравните число храмов на погонную единицу дороги в Рязанской области и в Саратовской губернии, прежде чем обвинять автора этих строк в ереси.

Отдельного разговора заслуживает, безусловно, Владивостокская крепость. Подняться в нее мне не удалось, да и крепостью ее можно назвать лишь условно: все-таки это памятник очень поздней фортификации, и с большим правом его можно было бы назвать укрепрайоном. Владивостокская крепость отлично изучена местными краеведами, и те, кто хочет узнать о ней подробнее, могут просто зайти на этот сайт и почерпнуть оттуда всю нужную им информацию. Мы же представим тут минимум миниморум (приводимые нами избранные форты на рисунках 41, 42, 43 также почерпнуты с этого сайта). Возведение крепости началось в 1877 году, официальный статус крепость получила в 1889-м. Строительство и перестройка крепости продолжались и далее, так что к началу русско-японской войны крепость включала в себя не только укрепленное ядро, но еще и массу редутов и укреплений, рассеянных на прилежащих островах, и вокруг города. Так что, если говорить по большому счету, просто так прийти в какое-то место, ткнуть пальцем и сказать – “вот она, крепость Владивостока” - нельзя, она повсюду. Нынешняя ее часть, превращенная в музей – это именно часть, а сколько других таких частей, только краеведы и примкнувшие к ним диггеры знают. Кстати, о диггерах – такой вид активного отдыха, как лазание по старым подземным казематам крепости, очень распространен среди продвинутой молодежи Владивостока. Именно благодаря тому, что крепость Владивостока считалась едва ли не самой сильной в мире в начале 20-го века, в 1904-1905 годах японцы не смогли оккупировать город. Поскольку крепость показала себя молодцом, в 1910-1916 гг инженеры приложили еще более серьезные усилия для ее расширения и укрепления. Интересно, что крепость продолжали совершенствовать и в советское время (1930-40-е гг). Но после Второй мировой к крепости уже не обращаются как к активному оборонному объекту, и она постепенно приходит в упадок и ветшает. Сегодня только знатоки военной истории скажут, да и то не в полной мере, какими подземными ходами прорыта почва под Владивостоком, где еще в укромном месте прячется батарея ли, редут ли, дзот. Для любителей “эха войны”, как называют свой предмет специалисты по “современным древностям” последних мировых войн, крепость Владивостока – безусловно, лакомый кусочек. Мы же, не раздумывая, променяли бы всю ее на одно городище эпохи Бохай. Но это уж дело вкуса.

Эпилог

Всякая доктрина, учение, всякая государственная или любая иная концепция проходит наиболее жестокое испытание, сталкивается с самыми большими трудностями в пограничных областях своего применения. Для геополитики же понятие "граница" имеет прямой смысл. Россия позиционировала себя как евразийская держава. Факт расположения ее столицы, Петербурга, на берегу Балтийского моря сам по себе был вызовом, с который Россия, в конечном счете, не справилась (см. наш рассказ о Петербурге). Она не сумела совместить “атлантизм” окраины-столицы и степной дух центра-провинции, хотя это должен уметь всякий евразиец: Евразия рано или поздно в любой своей точке заканчивается морем, и там тоже живут наши, “нашенские”, как сказал тов. Ленин, люди. Но если провал концепции в Петербурге не был катастрофой для собственно Петербурга (по двум причинам как минимум: столица как-никак, плюс новгородский еще опыт балтийского бытия), то такое же неумение вести себя у воды, проявленное в Приморье, обернулось уже прямой катастрофой.

Владивосток достоин большего. Я бы сказал, что он достоин просто чудовищно важной роли форпоста Европы на берегу Тихого океана. Россия сумела поставить этот форпост, честь ей и хвала. Россия не сумела сделать так, чтобы этот форпост смог выполнять предначертанную ему роль – это позор. Я даже не говорю о том, что во Владивостоке очень трудно жить человеку. Хотя и это важно: не может город выполнять геополитические задачи, и быть какой-то мышеловкой для своих жителей. Я говорю о том, что Россия постоянно балансирует на грани утраты Владивостока и всего Приморья. На деле это будет означать катастрофу не только в России, но и в Тихоокеанском бассейне в целом, потому что разрушится баланс между европейским и азиатским. Вот так грустно все может обернуться. Не в свои сани не садись. Пусть лучше Бохай и монголы, чем такие евразийцы. Но что сделано, то уж сделано.

Евгений Арсюхин,

2003-2004

Ссылки